Принцип неопределенности

– Разум не может возникнуть у человека в одиночестве, он продукт социума, — пожал плечами Фарланд. — Как в таком случае можно подчинять его одному своему эго?

– Не вижу логической связи. Только дети пяти лет объясняют происхождение того или иного предмета согласно его назначению. Это работает и в другую сторону: причина его появления одна, но она не диктует способы его использования.

– Эгоизм, — скривился Фарланд.

– Разум, — оскалился я, как ядовитая змея. – Ах, да… каковы причины ставить социум выше себя?

– Не выше, достаточно не опускать интересы общества ниже своих. Вровень.

– Да хотя бы вровень. Не вижу в этом смысла. Потакать стайным инстинктам, дать управлять собой коктейлю гормонов? Моя гордыня, как ты заметил, противится этому.

– Но у тебя есть семья, друзья? Ты же не плюешь на них из-за отрицания всяческих норм?

– Это те, с кем я сам, по доброй воле сблизился. Чьи интересы я уважаю. Мне никто не указывал относится к ним хорошо или плохо. Но даже в этом случае я не могу причинить им неудобств и стану помогать по той глубинной причине, что это мне будет не комфортно в противном случае. Если я этого не сделаю. Все мотивы любых поступков лежат в нас. Из каких бы источников они в это самое «я» не пробрались, — усмехнулся я еще одной диалектической бессмыслице.

– Так и то, что большинство людей уважает интересы того общества, в котором живет также просто находится в нас. И не стоит с этим что-то делать, — философски сказал Фарланд.

– Почему? — оборвал я его радость.

– Ты всегда задаешь такой вопрос? — возмутился он.

– Разумеется, — сказал я довольно. — А ещё «зачем», или «кому это выгодно», если это связано с разумной жизнью. И ответ на мой прошлый вопрос я знаю, что не позволяет мне придавать хоть какое-то значение стайным инстинктам.

 — А иные люди? Они не влияют на твои поступки? Неужели ты берешь в расчет только ближайших знакомых?

– Влияют. Изменяя картину мира, сложенную в  моей голове. И я, уже исходя из нее, поступаю, как хочу. Мой выбор это только мой выбор. И если я не иду на конфликт и выбираю конформизм, то тоже только потому, что мне неудобно идти на войну со всем миром. Это не поможет мне в поиске знания. С другой стороны, всякий выбор ограничен внешними условиями и свободы не существует. — ответил я. Но углубляться в диалектику, эту попытку выйти из замкнутого безумия я не стал.

– И что тебя удерживает от того, чтобы нарушать законы и сеять хаос? – ха! А мы этим не заняты и так? — Как Экзар Кан. Он же твой коллега.

– Лень. Привычка делать работу качественно. И то, что меня устраивает сложившаяся структура галактики. Люблю стабильность.

– Не скажешь по тебе. — он выгнул дугой левую бровь.

– Любопытство сильнее. Поэтому я здесь.

– Какой длинный и пустой разговор, — сказал устало Фарланд. — Либо в тебе есть нравственное чувство, либо его нет вовсе.

Однако он прав, — подумал я. Это как спорить с креационистом. Они также не могут избавиться от встроенных в само человеческое мышление предрассудков. Вроде стойкой уверенности, что всякое событие имеет причину или назначение. В привычном понимании, соотнося всякую действительность со своим мышлением. Видят во всём отражение человека. «Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?». Это свойство человеческой мысли — прикладывать свое поведение и свои мотивации ко всему. Человек для большинства все ещё есть мера всех вещей. Вместо того, чтобы осознать, что вселенной плевать на когнитивные искажения одного вида сообразительных приматов и осознать свою ничтожность пред слепыми равнодушными силами природы, мы считаем, что утверждения, порожденные нашей насквозь социальной логикой, верны сами по себе. И свойственны всей вселенной! Вот это и есть невероятная, дичайшая гордыня человеческого рода!

В древности анимисты «оживляли» каждый камень, или дерево. Камням и доскам, впрочем, и сейчас поклоняются. В нынешнее время «одушевляют» весь мир — придумывают бога или разумный замысел. Или полагают мораль и инстинкты верными, потому что они верны. И то и другое ни что иное, как почитание мыслей самостоятельно и без стука пришедших в голову.

И в то же время эти безосновательные заблуждения и иллюзии защищают хрупкое сознание человека от темной бездны бессмысленности и обречённости, шаг в которую неизбежен у того, кто потерял их все. Невежество, абсурдные и ограниченные точки зрения – то, что защищает от осознания безнравственности и бездушности всего мира, своей никчемной и кратковременной в нем роли.

И судя по всему, я безумен, если нахожу в этом что-то забавное, не так ли?