Принцип неопределенности

– Скорее констатирую сложившийся факт, — ответил я. — Но тут вступила в дело еще и религия. Воинам объяснили, что всем погибшим за правое дело светит путевка в рай. А принести это замечательное изобретение, причем исключительно их версии, к соседям их священная обязанность. Начальство их, правда все понимало и продолжало грабить и захватывать женщин. — продолжил я объяснение.

– Идея религии распространена в галактике, и воинственных культов в ней до жопы, но разумные виды в большинстве своем слишком рациональны для этого, — он нехорошо ухмыльнулся, уголки его губ чуть поднялись к верху — Вы люди… нет. Обожаете верить в духов и божеств. И мы твилеки, увы, тоже. И да, если люди могут выбирать себе правителей то они, к примеру, выберут чтобы их дети изучали религиозный бред, если сами они верят в это. Это же их «человеческое право» — выбирать чему учить их детей. В итоге право выбора одних порождает отсутствие права выбирать у других. Какой мозгодробительный абсурд!

– Какая чудесная рекурсия! — поддакнул я довольно. — Или замкнутый цикл, в чем я не уверен. Но это если вообще существует какой-то выбор. А не его иллюзия.

– Ты тоже любишь такие вещи, да? А насчет этих чудесных граждан Республики: они же компетентны делать выбор, верно? Так им говорят в Республике, — продолжил Травер свою мысль. — Но им говорят: нет, постойте вы не специалисты по образованию. Хе-хе. И да, конечно они могут выбирать себе правителей.

– Тебя все еще не оставляют эти мысли? — спросил я его.

– Ну не абсурд ли? — спросил он. — Он ловко распечатал бутылку с пивом. — Тебе не предлагаю, у вас людей не очень крепкий желудок. Нас придавит, и заблюешь тут все.

– Забудь, — отмахнулся. — Поведение людей не определяется рациональными причинами. Воспринимай окружающий мир, как документальной сериал «в мире животных». — злорадно сказал я.

– Умеешь ты утешить. Так что там было дальше?

– Затем возникло еще одно такое понятие, как нация и стали играть на патриотизме, — продолжил я — Инструмент, создающий и прекрасные, вдохновляющие вещи, но не нужно же давать ему ослеплять себя. Массы солдат той страны, потерпевшей поражение все прекрасно понимали. И им нравилось быть победителями, а награбленное добро и богатство поверженных стран радовало их отцов и матерей. И это было справедливо — ведь люди не равны. Так это или нет, я сам не знаю. Но конкретно эти были в этом убеждены. Их в этом убедили, или они дали себя в этом убедить — не важно. Но спроси их после окончания войны, почитайте мемуары, так все они поголовно хорошие, законопослушные граждане своей страны и патриоты. А военные преступления совершал кто-то другой. Мы просто выполняли приказ, скажут они[13]. Патриотизм обоюдоострая вещь, она может сделать миллионы, в общем-то неплохих людей, болванчиками в касках, готовых умереть за неясные им цели. Иные, кроме защиты своего отечества от разграбления или порабощения. Людям внушают с детства, что все миллионы человек вокруг них это их родственники. А страна — большая семья. Стоит только сказать «Родина (читай семья) в опасности» и они делают стойку. И прочие инстинкты, и мозг в целом отключается.

– Я думаю, что есть такая вещь, как Родина, — не согласился со мной твилек. — И если ей будет грозить опасность, то я возьму оружие в руки, — сказал, подумав немного капитан. — Хотя и пользы от этого в моём случае никакой не будет.