Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг

Те, кто правил городами–государствами (или кто объявлял себя там правителями), федерациями и другими государствами из числа отдельных суверенных образований, часто были в состоянии осуществлять строгий контроль над отдельными городами и непосредственно прилегающими к ним землями, представлявшими собой их экономическую зону. Однако, в остальном им не оставалось ничего иного, как вести переговоры с конкурировавшими центрами. Местный контроль обычно опирался не только на силы принуждения данного города, но также и на широкое землевладение в сельских районах городского правящего класса. С началом агрессивной экспансии Флоренции, вышедшей за муниципальные границы, в XIV в. флорентийские тираны стали, насколько это было возможно, заменять правителей покоренных городов собственными людьми, однако для замены выбирались местные патриции.

Во всех приведенных случаях у местных владык оставалась значительная власть и свобода действий до тех пор, пока они могли сдерживать натиск врагов монарха и обеспечивали непрерывность поступлений в национальный капитал. И в действительности ни одно европейское государство (кроме, может быть, Швеции) не делало серьезных попыток ввести в национальном масштабе прямое правление сверху донизу до начала Французской революции. До этого времени все, кроме самых маленьких государств, полагались на тот или иной вариант непрямого правления, так что все они подвергались риску нелояльности, обмана, коррупции и бунта. Впрочем при этом непрямое правление позволяло обходиться без введения, финансирования и поддержания громоздкого административного аппарата.

Переход к прямому правлению обеспечивал правителям более прямой доступ к гражданам и контролируемым ресурсам через обложение домохозяйств налогами, массовую воинскую повинность, перепись населения, полицейскую систему и множество других видов вторжения в общественную жизнь на ее нижнем уровне. За все это приходилось платить широким сопротивлением снизу, многообразными согласованиями и установлением прав и привилегий граждан. И вторжение (государства), и согласования закладывали основы новых государственных структур, одновременно раздувая правительственный бюджет, численность чиновников и усложняя организационные схемы. Оформлялось всепожирающее государство нашего нового времени.

Легко представить формирование государства как результат своеобразной инженерии, а королей и министров — его конструкторами. Но можно привести четыре факта, которые не укладываются в это представление рассчитанного планирования.

1. Европейские князья редко держали в голове точную модель государства, которое они строили, и еще реже действовали в направлении успешного воплощения такого совершенного государства. Например, когда норманн Рожер II Сицилийский (Роджер де Готвиль) в 1060 и 1075 гг. вырвал у арабов Сицилию он, импровизируя, создал правительство, инкорпорировавшее сегменты мусульманской администрации, привлек в свою армию мусульман–солдат, поддержал мусульманскую, еврейскую и греко–христианскую церкви, но сделал своим доменом громадные участки земли и раздавал земли своим сторонникам. Калабрия, принадлежавшая Сицилии, оставалась в культурном и политическом отношениях греческой, сохранила византийские учреждения и ритуалы, которые целиком перешли к норманнскому правительству. Но и арабские институты обрели свое место: первый министр Рожера носил великолепный титул эмира эмиров и архонта архонтов. Получилось, конечно, ни на что не похожее новое государство, но оно строилось непоследовательно. Рожер II Сицилийский со своими присными создали мозаику из адаптированных элементов и импровизаций (Mack Smith, 1968a: 15–25).

2. Никто не проектировал основные составляющие национальных государств — казначейства, суды, центральную администрацию и т.д. Обычно они появлялись как более или менее незапланированный побочный продукт при решении непосредственных задач, особенно задач создания и содержания вооруженных сил. Когда французская корона, чрезвычайно расширившая в 1630–е гг. свое участие в европейских войнах, настолько завязла в кредитах, что оказалась на грани банкротства, местные власти и чиновники, на которых обычно опирались королевские министры в деле сбора доходов, перестали сотрудничать с двором. Тогда первый министр Ришелье в отчаянии начинает рассылать собственных агентов, ставя перед ними задачу: или принудить местные власти к сотрудничеству или найти способ их обойти (Collins, 1988). Эти эмиссары были королевскими интендантами и впоследствии стали главной опорой государственной власти во французских регионах вплоть до Кольбера и Людовика XIV. И лишь искаженное видение данных фактов в обратной перспективе может представить нам этих интендантов сознательно поставленными инструментами абсолютизма.