Приплывший дом

– Борисыч, ты правда думаешь, что не зря просидим? – Павел сдвинул на затылок кепку, с сомнением глядя на озеро. – Я слышал, здесь только уток по осени стреляют. Есть же лучше места для рыбалки.

Берега густо поросли камышом, осокой и водяным хвощом. Тут же в траве болталась осиновка – узкая лодка-долбленка. В середине озеро было чистым, значит, глубоким.

У воды, на утоптанной полянке, рядом с разложенными на просушку снастями сидел с удочкой высокий худой старик в гимнастерке. Он сердито зыркнул на молодого мужчину и подростка.

– Тебе рыбу сдавать в столовую нужно? – спросил он мужчину.

Павел покорно кивнул.

– Нужно.

– Вот и молчи.

Мишка заглянул в котелок, стоявший рядом с Борисычем. В воде на донышке плескался крошечный карась. Хороша рыбалка.

Мишка снял сапоги и переобулся в лапти. В них и по болотине ходить можно – сапоги целее будут.

Старая уродливая ветла вдруг неестественно громко зашелестела. Рыбаки разом глянули в ту сторону. Наклоненное, похожее на сгорбленную старуху дерево вытянуло над озером толстую корявую ветку, словно просило милостыню. На этой ветке покачивалась девочка-подросток, босоногая, с тонкими золотисто-рыжими косичками, заплетенными двумя баранками. Мишкина сестра Катька, пока не обрезала волосы, тоже так заплеталась и называла эту прическу «каральки».

Девчонка Мишке была смутно знакома. Она появилась в Мологе пару лет назад. Отца ее, кажется, расстреляли, то ли за шпионаж, то ли еще за что-то – он был военным, а мать сослали в лагерь. Жила девчонка в Заручье у своей бабки Пелагеи – сердитой старухи, про которую болтали, что она или старообрядка, или ведьма.

Борисыч глянул на девчонку и проворчал в бороду:

– Шутовка. Как есть – шутовка.

Мишка резко отвернулся и занялся удочкой. Борисыч разделял водных дев на два вида. Есть русалки – прекрасные девушки, они вечерами выходят из воды, плетут венки и водят хороводы. А есть шутовки. Проказливые девчонки, которые живут на прибрежных деревьях и вредят людям: путают снасти, распугивают рыбу, заманивают в топь.

Павел, сначала растерявшийся при виде незваной гостьи, присмотрелся и пробормотал:

– Ведьмина внучка.

– Много ли поймали? – спросила девчонка у Борисыча, не обращая внимания на слова Павла.

Старик дернул головой в сторону котелка.

Шутовка развязала ленты у висков, разрушая каральки, и освобожденные косы двумя пшеничными колосками упали на ее зеленое платье. Девчонка спрятала ленты в карман и расплела волосы. В рассветных лучах они вспыхивали рыжиной и мягко вились после тугих кос.

– Сегодня Ильин день, – вдруг сказал Борисыч.

– Ага, теперь купаться нельзя, – кивнул Павел.

– Не боишься, что утащат тебя? – спросил старик у девчонки.

– Свои не тронут, – хмыкнул Павел.

– Свои не тронут, – эхом повторила шутовка и улыбнулась.

Девочка ящерицей скользнула по ветке к стволу, похожему на скрученную жгутом серую половую тряпку, и спрыгнула с ветлы.

– Помните, – напуская суровости в голос, заговорила шутовка, но Мишке все равно казалось, что это птичка щебечет, – если подглядывать станете, то не видать вам рыбы до конца жизни. И прочие беды, одна страшнее другой, будут преследовать весь ваш род.

Старик поглядел на молодого мужчину и парня.

– Поняли?

– Больно надо на девчонку смотреть, – хмыкнул Павел, взял за плечо Мишку и повернул от озера к березняку. – А ты уяснил? Тебя это больше всех касается, – и он шутливо взлохматил пареньку медно-рыжие вихры.

– Что на нее смотреть. У нее и нет ничего, – пробормотал Мишка, стараясь не уступать Павлу, но щеки предательски обожгло румянцем.

– Цыц! – прикрикнул на них Борисыч. – Разгалделись!

Он тоже встал и повернулся лицом к роще.

Мишка уставился на деревья. Он вспомнил, как Катька пугала его в детстве заруцкими ведьмами, которые доят березы – протыкают ствол ножом, и вместо прозрачного древесного сока идет из пореза молоко. Ведьмы до молока больно охочи.

Шутовка глянула на рыбаков, выстроившихся в ряд перед березами, и быстро скинула платье и белье.

Прикрываясь жидкими рыжими волосами, худенькая шутовка подхватила котелок и подошла к самой кромке озера. По черной жирной земле она голыми пятками съехала в воду там, где куцый папоротник мочил бороды листьев. Первое прикосновение воды отозвалось мурашками по всему телу. Девочка зябко встряхнула плечами, разогнала ногой ряску и тихо затянула под нос мотив без слов.

Зря Борисыч звал ее шутовкой – она не любила озеро, эту холодную воду, склизкое дно, острые камушки и коряжки под ступнями да живность, которая трогала за ноги. Даже яркие желтые кубышки она не любила. Были они крепкими, с толстыми лепестками, не такими, как положено быть цветам, и мощные их стебли походили на трубки для дыхания. Кто же использовал их там, под водой?

А еще она не умела плавать. Хотя заходить в озеро не боялась и пальцами ног аккуратно щупала дно перед тем, как ступить.

Зайдя в воду по пояс, девочка перестала петь и зашептала:

– Пошли отца, пошли мать, пошли тетю, пошли дядю.

Она выплеснула малька из котелка в озеро.