Природа плакала в тот день...

Тот не заставил просить себя дважды. Вцепился в родную теплую ладонь, а потом не удержался и крепко обнял, торопливо, глотая слова, зашептав ему в ухо:

— Я не знал, правда. Я не знал… Я звонил. Я думал, ты опять в Италию улетел. Мне никто не сказал, что ты в больнице. Я только через неделю случайно узнал. Думал, что ты не хочешь меня видеть. Думал, что ты сказал, чтобы меня не пускали. Я хотел поехать. Я боялся, что ты прогонишь. Я бы не вынес…

Том улыбался ему в плечо. Гладил по спине. Потом повернулся к присутствующим, закрыв брата собой.

— Дэвид, разве ты не сказал Биллу, что я в больнице?

— Я твоя секретарша что ли? — огрызнулся мужчина, аккуратно промокая салфетками кровь.

— А вы? — переводит взгляд с притихшего Георга на потупившегося Густава.

— Мы, если честно, думали, что Дэвид позвонит, — пробурчал Густав.

— Решили, что если Билла нет до сих пор, значит, он отказался приезжать, — еще тише ответил Георг.

— Том, мы не знали, что ему никто ничего не сказал, — кивнул Густав. — Вы со своими терками…

— Никто лезть не хочет, — поддакнул Георг.

Том опять обнял его:

— Прости меня.

С Йостом они потом напились и помирились. Хотя Дэвид вроде бы даже остался рад, что так удачно получил по морде — затяжной конфликт близнецов достал всех, включая высшее руководство, а сейчас дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. По крайней мере, братья сидели рядом, издевались друг над другом и хохотали, а не крысились по углам, как обычно.

Трудовые будни внесли небольшие коррективы в перемирие. Билл порхал, громко ржал и доставал всех своей неуёмной активностью. Том был спокойным и грустным, немного отстраненным. Младший близнец, помня о предыдущих ошибках, старался лишний раз брата не напрягать, зато по полной отрывался на Густаве или Георге, выливая на них так неожиданно обрушившееся на него счастье. Друзья стойко терпели его пару часов, а потом разбегались, как тараканы по щелям. Тот строил трагичную рожицу и упархивал куда-нибудь еще. Том от него не прятался, не сторонился, но некоторая прохладность все равно чувствовалась. Билл не торопил его. Главное, что Том подпустил к себе, а там уж он его обратно как-нибудь приручит. И только одно отравляло его радость — Том продолжал бухать. Много и постоянно. Каждый вечер. Билл подозревал, что именно в этом и кроется апатия брата — на следующий день ему так плохо, что не до общения. И он придумал! Идея была сильно идиотской, к тому же чреватой серьезными последствиями для организма, но что не сделаешь, чтобы отучить старшего от спиртного.

Билл распахнул мини-бар и начал изучать содержимое. Надо что-то такое, чтобы не сильно травануться, но при этом, чтобы напиток выглядел солидно. Том предпочитал то водку, то текилу, то виски. От водки у него всегда сильно болела голова, от текилы нападал сушняк, оставалась бутылка виски. Билл заранее поморщился и… плотно поел. Очень хотелось довести дело до конца, а не отрубиться после трех глотков.

Билл облазил весь отель. Том как сквозь землю провалился. Но это не страшно. Он найдет его. Обязательно найдет.

Побродив по своему этажу, он обнаружил дверь, ведущую наружу. Билл прищурился и улыбнулся. Если она открыта, то Том на пожарной лестнице. Больше деться некуда. Повернул круглую ручку. Дверь скрипнула и подалась вперед. Он ступил на пол, сделанный из сваренных толстых металлических прутьев. Прикинул, куда мог пойти Том. Наверх. Да, Билл бы пошел наверх.

Расчет оказался верным. Том Каулитц сидел на площадке последнего этажа, свесив ноги сквозь стойки перил, и наслаждался закатом. Рядом стояла ополовиненная бутылка виски.

Билл молча подошел. Молча сел рядом. Молча открыл бутылку и сделал несколько глотков. Глотку обжег крепкий напиток, в нос ударили пары алкоголя. Билл стойко держал спокойную морду лица, отчаянно борясь с рвотными позывами.

Том с интересом посмотрел на брата. И ничего не сказал. Отвернулся.

Том пил.

Билл пил.

Они видели, как солнце скрылось за домами, а улицы окрасились разноцветными огнями. Внизу ходили маленькие человечки, похожие на блох, ездили машины, похожие на жучков. Билл смотрел на них и мечтал только об одном, чтобы Тому надоело пить это жуткое, мерзкое, отвратительное, горькое, вонючее пойло.

Том пил.

Билл пил.

Огоньков становилось все больше, а небо все темнее. Звездочки танцевали в каком-то причудливом вальсе, а может быть и не звездочки. Железные прутья под попой кружились, елозили, раздвигались.

Том пил.

Билл пил.

Это невозможно. Его желудок не вынесет. Веки тяжелые, словно в них налили чугуна. Во рту так мерзко и отвратительно, что это выпивание становится похоже на пытку. Его тошнит. Прутья под задом уже конкретно ходят ходуном и, кажется, что перила вот-вот оторвутся, и он полетит вниз. Или не полетит… В желудке столько алкоголя, что кожа на животе того и гляди треснет, выплескивая и ужин, и виски…

Том пил.

Билл сделал глоток и… соскользнул в ночь.