Пришедшие с мечом

Завтра будет новый день, новые труды. Война не закончена, еще предстоит тяжелый поход. Солдаты чистили ружья, точили сабли, подправляли оси у зарядных ящиков – за этим командиры следили строго. Портные шили зимние панталоны из крестьянского сукна – белые, серые, черные; сапожники строили сапоги, шорники исправляли конскую сбрую, плотники и кузнецы тоже трудились не покладая рук, коновалы осматривали лошадей и лечили подпарины от хомутов и седел, в лесах жгли уголь про запас… Вот поправимся чуток – и снова встретимся с французом.

* * *

Хмурый генерал Ермолов ехал через весь лагерь в главную квартиру. Время было обеденное, солдаты, расположившиеся у костров (в одних рубашках, в башмаках на босу ногу), вставали при его приближении («Здравия желаем, ваше превосходительство!»), офицеры в бурках и латаных шинелях тоже поднимались, но Алексей Петрович останавливал их: «Ничего, господа, продолжайте ваше занятие». Цесаревич Константин или граф Аракчеев были бы, наверное, возмущены такой распущенностью (особенно усами, отросшими у офицеров), но Ермолов не придавал большого значения внешнему виду: разложение армии начинается с пьянства и воровства. Насчет первого в лагере было строго, а для второго просто не имелось возможности: все в равных условиях, не сухари же таскать друг у друга. Дурное настроение генерала было вызвано тем, что второй его рапорт об увольнении от должности был отвергнут, Ермолову не удалось уехать вслед за Барклаем. Он вынужденно оставался при штабе, превращенном в гадючье гнездо интригами, происками и чванством, наблюдая за тем, как храбрый генерал Коновницын, назначенный дежурным генералом и первым докладчиком, менялся прямо на глазах, подтачиваемый завистью и честолюбием: рассорил Ермолова с полковником Толем и вместе с последним сеял вражду между фельдмаршалом и генералом Беннигсеном, начальником Главного штаба. Тревожило Алексея Петровича и совершенное спокойствие в неприятельском лагере: не означало ли это скорого прибытия главных сил? Тарутинский лагерь тщательно укреплен, но вместе с тем и тесный, перемещение войск внутри него затруднительно. В случае нападения неприятель был бы отбит со всех сторон, но и не позволил бы развить контрнаступление, имея свои батареи на высоком берегу речки. Вряд ли французы станут атаковать, тем более с правого крыла, как многие ожидают, но вот если они двинут главные силы по Калужской дороге… Впрочем, может быть, сейчас всё прояснится. Ермолов ехал не один, его сопровождал странный всадник в мундире из толстого солдатского сукна, с «георгием» в петлице, с небольшой русой бородкой и по-крестьянски стриженный в кружок.

Артиллерийский капитан Александр Фигнер, несомненно, был храбрым и предприимчивым офицером, к тому же превосходно знал французский, немецкий и итальянский языки; он сам вызвался проникнуть в Москву и доставить самые достоверные сведения о французской армии. Некоторые офицеры помнили его по войне с турками; своего «георгия» Фигнер получил за какой-то подвиг во время осады Рущука: покойный генерал Каменский лично прикрепил крест к его груди, сняв его с убитого Сиверса. Ермолов не имел оснований не доверять Фигнеру, и всё же его слегка коробило от позерства молодого офицера, воображавшего себя героем романа и даже изъяснявшегося книжно и выспренне.

Он не скрывал, что его цель – убить Наполеона (и прославиться как убийца тирана). По его словам, сделать это было нетрудно: Фигнер пробрался бы в Кремль под видом истопника, подстерег бы Бонапарта и застрелил его из маленького пистолета. Выслушав тогда этот нелепый план, изложенный, однако, настолько убедительно, как будто всё уже готово, стоит только приказать, Кутузов выслал Фигнера из избы, оставив рядом одного Ермолова, и принялся в волнении ходить взад-вперед, заложив руки за спину и рассуждая сам с собой.

– На чём основаться? – размышлял он. – К примеру, в Риме, во время войн с Эпиром, Фабрицию предложили отравить Пирра, чтобы разом покончить войну, – доктор предложил, так Фабриций отослал его к Пирру и разоблачил как изменника.

– Да, так было в Риме, давно уже, – подтвердил Ермолов, не зная, что еще сказать.

Кутузов встал перед окошком, в которое виднелось зарево московского пожара.

– Как разрешить! Если бы явно драться с Наполеоном, мне или тебе, то еще куда ни шло, а тут… Выходит то же, как разрешить пустить в Наполеона камнем из-за угла. Да и удастся Фигнеру это дело – скажут, что я убил Наполеона, или ты, но никак не он… Как ты думаешь?

«Конечно, тебе бы хотелось, чтобы я и решение взял на себя: выйдет – Ермолов виноват, не выйдет – Кутузов ни при чём», – подумал про себя Алексей Петрович, а вслух сказал:

– Как угодно приказать.

Хождение из угла в угол продолжилось. Выждав немного, Ермолов напомнил, что Фигнер дожидается – что сказать ему? Кутузов остановился, еще подумал, разнял руки и махнул обеими:

– Христос с ним! Пусть возьмет себе восьмерых казаков на общем положении о партизанах.