Пришельцы ниоткуда

– Я сражался и в одиночку! – выкрикнул он. – Но тогда у меня была цель! А что теперь? Я не выполнил задания, живу вашей милостью, без всякой надежды вновь стать человеком! Что произойдет, если ваш город будет разрушен, ваши товарищи окажутся вне досягаемости, ваш…

– Что ж, тогда я доберусь до другого города и продолжу жить, как и прежде, – невозмутимо ответила Орена. – Какое значение имеет железная конструкция вроде «Тильзина»? Я родилась на «Робуре», несколько лет провела на «Суоми», потом на «Франке», «Амере», «Англике», «Ниппо»! И везде чувствовала себя как дома! Мои друзья? Да, конечно, я люблю их и, если бы их убили, постаралась бы отомстить. Но разве в других местах нет хороших товарищей? Мне непонятна твоя точка зрения.

– Как и мне – ваша. Скажите, разве это нормально – то и дело менять место жительства?

– Конечно! Почти при каждом контакте происходит перемешивание. Одни уходят, другие приходят. Труднее всего специалистам, которыми города вынуждены обмениваться между собой. Но всегда отыщутся добровольцы.

– А ваше жилье? Ваши вещи? Я еще могу понять, когда дело касается таких людей, как я, солдат, у которых нет ничего своего, но…

– Везде есть пустые квартиры. Вещи мы берем с собой или находим новые.

Он задумчиво потер подбородок:

– Боюсь, мне будет трудно адаптироваться. Были ли другие планетяне в ваших городах, кроме меня?

– Редко, но были.

– Что с ними стало?

– Некоторые ассимилировались. Многие умерли. Другие вернулись на свой земной шар во время остановки. Среди последних был и мой отец. Вот почему я ненавижу планетян, и почему в то же время они меня так интересуют.

– Ваш отец был планетянином, а вы их ненавидите?

– А что тут удивительного? – хмыкнула она. – Он прожил с нами шесть лет, адаптировался, а потом предал нас.

– Предать можно лишь то, что ты признал своим…

– Конечно!

– Я признал своей империю. И если вы меня примете, а я не откажусь, то стану предателем!

– Это не одно и то же, тупица! Был ли у тебя на Земле выбор? Мог ли ты заняться чем-нибудь иным?

Он помолчал.

– Думаю, нет. Гвардейцев набирают в раннем детстве. Мне было три года, когда меня забрали у родителей. Мой отец… – Перед его глазами мелькнул громадный силуэт. Только и всего, силуэт, и никаких деталей, ни единой черточки лица, которую бы он вспомнил. – Родителей я едва помню, – пробормотал он с внезапной тоской, удивившей его самого. – Даже не знаю их имен! Холрой, фамилия, которую я ношу, вовсе не моя, ее дали для удобства. Мать… Не знаю. Она была светловолосой и улыбалась мне! Ох! Стоит ли оживлять воспоминания? Я мог бы встретить родителей на улице и не понять, что это они. Я даже не знаю, к какому классу они принадлежали. Быть может, во время весеннего мятежа я убил своих братьев!

– И это ты называешь цивилизацией? За это ты готов умереть?

– А за что еще? Ничего другого я не знаю – во всяком случае, не знал до встречи с вами.

Он вскочил и принялся расхаживать взад и вперед перед скамейкой, на которой сидела Орена.

– В три года! Что знает трехлетний ребенок? Ничего! Я был в их руках куском глины, из которой можно вылепить что угодно. Сперва была низшая школа: там я научился читать, писать и считать. Правда, совсем в других условиях, нежели остальные дети. С самого начала – железная дисциплина. Потом средняя школа и долгие часы политических занятий!

Он продекламировал:

– «На вершине государства стоит император, который правит и управляет ради всеобщего блага. Его персона священна, никто не имеет права смотреть ему в лицо. На Земле он – воплощение божественного, и слово его есть слово Божье. Ниже стоит знать…»

Тинкар немного помолчал.

– Я верю, или почти верю, в это. Любой другой образ жизни показался бы мне немыслимым. Однако здесь я вижу вас – вас, потомков ученых-предателей, – и я уже начинаю верить, что вы способны уничтожить империю, стоит вам захотеть!.. Так вот. С тринадцати лет меня ждала казарма. Лекции, сплошные технические лекции: математика, физика, химия, биология. Нас обучали ремонтировать звездолеты, выживать и сражаться во враждебных мирах. Подъем в пять утра, отбой в половине девятого, в любое время года. И физическая закалка, да еще какая! Бег, прыжки, плавание в ледяной или почти кипящей воде! Метание гранаты, копья, стрельба из пистолета, пулемета, фульгуратора! Обращение с пушками при тридцатиградусном морозе, когда кожа прилипает к стали, когда все руки в крови, которой никак нельзя запачкать тренировочный мундир! И дисциплина, бесчеловечные наказания, вроде стояния на холоде в течение многих суток! Наказания кнутом, лишением пищи, воды, сна, и это еще не самое худшее! Я прошел через все это ради великой славы империи! А теперь вы хотите, чтобы я согласился с тем, что жил впустую? Как я могу? Я гвардеец и останусь им до самой смерти ради импе… Снова это слово! Добавьте к этому тренировки в бою, с оружием или без него…

Он посмотрел на свои сжатые кулаки: