А теперь расскажу свою историю. Вышла я как-то в обеденный перерыв прогуляться. Иду по бульвару, погода неважная, народу почти нет. И вдруг вижу, на одной пустой скамейке лежит женская сумочка. Я села рядом, посторожу, думаю, пока хозяйка вернется. Весь обеденный перерыв просидела, но никто за ней не пришел. Я открыла ее, вдруг, думаю, документы какие есть, но там лежала только косметичка и сверток в целлофановом пакете. Взяла я сумку и вернулась на работу. Разворачиваю пакет и – о, Боже! Пачка долларов! Посчитала – три тысячи! Все сотрудники, конечно, завопили, заахали, вот, мол, повезло-то! Я сижу, ошарашенная, глазам не верю. Потом стала прикидывать, как распоряжусь этими деньгами. Во-первых, ремонт в кухне сделаю. Потом путевку на Мацесту куплю, врачи давно советуют. Всем подругам куплю по флакону французских духов. И еще останется в ресторан сотрудников пригласить. И еще… В общем, намечталась всласть, потом взяла несколько бумажек, написала на них: «Кто потерял сумку, позвоните по телефону…», взяла клей и пошла на бульвар. Расклеила эти бумажки на нескольких скамейках (вдруг, думаю, эта растяпа забыла, на какой скамейке сидела) и вернулась на работу. Через час – звонок. Ну, я, конечно, бдительность проявила, спросила, что в сумке было, она все подробно описала, и я пошла на встречу с хозяйкой сумочки. Сослуживцы сказали, чтобы я потребовала вознаграждение и не думала бы соглашаться меньше чем на 10 %… У скамейки стояла молодая женщина. Поверить не может своему счастью, думала я. И оттого, что я ее сейчас осчастливлю, настроение у меня было распрекрасное. Я отдала ей сумку, она сдержанно поблагодарила, и только я хотела повернуться, чтобы идти обратно, она – цап меня за рукав и говорит: «Присядем на минуточку». Ну, думаю, небось отблагодарить меня хочет, но я благородно откажусь, однако, если она будет настаивать…
«Вы извините, – говорит она, – но я хочу при вас пересчитать деньги. Согласитесь, что я же вас совершенно не знаю, а сейчас такие люди попадаются, ну, вы сами понимаете, что я хочу сказать».
И я, вместо того чтобы сказать все, что я о ней думаю, и гордо уйти, почему-то сажусь рядом с ней на лавку. Мало того, пока она считает деньги, я вся трясусь, как полная идиотка: а вдруг она объявит, что денег не хватает, и я еще окажусь ей должна! Наконец, она кончила считать. «Так, все правильно, можете идти». И я, как оплеванная, пошла…
На работе меня чехвостили кто как мог. Мол, так мне, дуре, и надо…Оперетта, мечта моя!
К шести годам, то есть к тому возрасту, когда взрослые начали вязнуть со своим любимым вопросом: «Девочка, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?» – я уже твердо знала, что хочу быть шансонеткой.
– Твое воспитание, – говорила папе мама.
Когда собирались гости, папа садился к пианино и пел про Фаншетту, у которой «и тут и там, и то и это».
Позже оказалось, что такой профессии – шансонетка – уже нет, и, поскольку выбор в этом направлении был небольшой, я решила стать артисткой оперетты. Я бренчала на пианино и пела: «И все Адамы до наших дней при виде дамы стремятся к ней». Папе нравилось. Он говорил, что у меня есть главное: кураж.
Но кроме куража нужен был какой-никакой голос, уметь танцевать и прочее. Тогда было принято что-то уметь, чтобы выходить на сцену.
Чтобы не расстраивать родителей, я, уже учась в школе, про оперетту не заикалась и, когда меня спрашивали, кем я хочу быть, когда вырасту, твердо отвечала, что мечтаю быть учительницей. Эту профессию я, к слову говоря, терпеть не могла. Мне, должно быть, не повезло, но ни учась в школе, ни позже я не встретила ни одной учительницы, которая бы мне понравилась. Ну хотя бы доброй. Об образованной я уже и не говорю. Наша учительница в младших классах говорила «лаблатория» и «Антрактида». Дома была постоянная паника, мама и папа ежедневно решали вопрос: что лучше – подрывать авторитет учительницы, что было явно непедагогично, или иметь неграмотного ребенка.
В институте я была отличницей, как и в школе, пела в хоре «эту песню не задушишь, не убьешь» и так далее, поэтому потерявшие бдительность родители были в полной растерянности, когда, получив диплом, я объявила, что попытаюсь устроиться в театр оперетты, если меня туда возьмут. Хоть в массовку.