Присяга простору

Валера сказал нам:

«Дарю я вам остров».

И четко нанес без запинки малейшей

название острова:

«Карбас «Микешкин».

Молчали мы все и смущенно курили —

ведь нам островов ;

никогда не дарили,

3 Евг. Евтушенко

"8[

А ты, Петр Иваныч Микешкин,

подавно

такого вовек не предвидел подарка!

Хотел я Валеру спросить поподробней —

о ч е м? —ну хотя бы откуда он родом.

Но вспомнив рассказ и веселый и грустный,

он лишь усмехнулся: «Да вроде я русский...»

И вот от борта отпихнулась моторка,

чадя за версту,

как у черта махорка,

и где-то за мысом в туманах промозглы*

исчез человек, подаривший нам остров...

1967

АРИЯ ИНДИЙСКОГО ГОСТЯ

Называют Индией в Сибири

индивидуальные постройки.

Если колья вбили,

стены сбили —

супротив пурги хибары стойки.

Словно в валенке

сибирский помидор,

в людях — инливидуалинки з а д о р.

Прокален морозом в стенах каждый гвоздь.

Спой нам арию свою, индийский гость!

«Я из Индии, где минус пятьдесят,

где рубахи, словно айсберги, висят

у построенных из ящиков халуп...

Эту Индию ты, что ль, искал, Колумб?

А увидев,

испугался, з а д р о ж а л

82

и в Америку с испугу убежал.

Ну а мы с моим алмазником-дружком

вслед Колумбу-летуну тугим снежком.

Ты куда, пижон ботфористый,исчез?

Ведь а л м а з о в здесь, действительно, не счесть.

Мы немножечко чумазы,

но и сами мы алмазы,

лишь в оправу не по нраву что-то лезть.

Был вначале город Мирный

недостаточно квартирный,

а народ пошел настырный —

строил сам из горбылей

да из смерзшихся соплей.

Н а с начальники ругали,

но не ждали мы зимы.

Крышу длинными рублями,

словно толем,

крыли мы.

Под прикрытьем темной ночки

нас попробуй-ка Слови!—

волочили мы досочки,

как индийские слоны.

И под треск углей горящих,

под «буржуечный» мотив

з а ж и л и,

как магараджи,

дым тюрбаном накрутив.

Не беда, что д а ж е летом

холод вечной мерзлоты

жег в скворешнях-туалетах

наши голые зады.

В этой Индии мы жили

ну не то чтобы в раю,

но зато в нее вложили

душу русскую свою.

И, мозгами подраскинув,

здесь,

на дьявольской земле,

ты построила, Россия,

д а ж е Индию себе!

83

.Мне немножко грустновато

у обрыва на краю

Там, где скоро экскаватор

сроет Индию мою.

Я поеду в отпуск, в Гагры,

закачелюсь в синь-дыму.

Метрдотеля я за жабры

уважительно возьму.

Я скажу:

«Пс мне пугаться

роковой таблички: «Для

иностранных делегаций».

Д а л е к а моя земля.

Ты чего глаза таращишь?

Ставь коньяк и шоколад.

Я из Индии, товарищ.

Тоже вроде делегат».

Я скажу, что не ревную

к этим южным городам,

и в салфетке четвертную

музыкантам передам.

Под грузинские закуски,

прошампа пенный насквозь,

свою арию по-русски

я спою,

индийский ГОСТЬ.

И шарахнувшая люто

в зелень пальмовых ветвей

подпоет якутка-выога

мнеиз Индии моей...

1974

СОЛЕНЫП

ГАМАК

Е. Рейну

Как времени хитрый песок,

шуршит табачишко в кисете...

Ветшает вельбот из досок,

ветшают и люди и сети.

84

И слушают гомон детей,

по-старчески этому ралы,

ограды из ветхих сетей,

прозрачные эти ограды.

Они отловили свое,

но ловят еще по привычке

то дождичек, то лоскутье,

то выброшенные спички.

То

в них попадает звезда,

то лепет любви изначальный,

то чей-нибудь мат иногда,

то чей-нибудь вздох нсвзначайный.

Все ловят — и ветра порыв,

и песенку чью-то, и фразу —

и, пуговицу зацепив,

ее отдают, но не сразу.

И делает старый рыбак

(из крепеньких, смерть отложивших)

себе на утеху г а м а к

из старых сетей отслуживших.

И, пряча внутри свою боль,

обрывками сирыми узнан,

зубами он чувствует соль

на серых узлах заскорузлых.

Качайся, соленый гамак,

в размеренном шуме еловом.

Любой отловивший рыбак

становится тоже уловом.

Мы в старости, как

в полосе,

где мы за былое в

ответе,

где мы попадаемся

все

в свои же забытые

сети.

Ты был из горланов, гуляк.

Теперь не до драчки. Болячки.

Качайся, соленый гамак,

создай хоть подобие качки!

Но море не бьет о борта,

и небо предательски ясно.

88

Н а р о ш н а я качка не та —

уж слишком она безопасна.

И хочется шквалов и бурь —

на черта вся эта уютность!

Вернуть бы всю юную дурь!

Отдать бы всю лишнюю мудрость!

Но то, что несчастлив ты, — ложь.

Кто качек не знал — неудачник,

И как на тебя не похож

какой-нибудь дачник-! амачник.

Ты знал всех штормов тумаки,

ты шел, не сдаваясь циклонам.

Пусть пресные все гамаки

завидуют этим — соленым.

Есть в качках особенный смяк —

пусть д а ж е приносят несчастья.

Качайся, соленый гамак,

качайся, качайся, качайся...

1971

РОДИНЕ

Как было просто все, что ты,

в зеленом детстве давнем;

тайга,

с избушками плоты,

костры на склоне дальнем,

над полом легкий пар в избе,

в коре и щепках речка.

Любил тебя,

но о тебе

я думал очень редко.

Я доверял своей любви,

не углубляясь в это,

и различать умел твои

лишь внешние приметы.

86

Была ты —

сказка о Садко,

и о цветочке аленьком,

и дом, осевший глубоко,

с травою по завалинкам,

и после схлынувшей грозы

дорога зоревая,

где сеном грузные возы

за ветви задевают.

По и другою ты была.

Ловила ты до слова

у рупоров, что от Орла

отходят наши снова.

Была ты —

дымный

небосклон,

«Становись!»

команда,

и все в слезах солдатских жен

крылыю военкомата...

Ни в чем, мужая и скорбя,

тебе я не был чуждым

но, школьник,

взрослую тебя

умел понять лишь чувством.

Я, полюбив твои черты,

не мог осмыслить все же,

что и лицо, конечно, ты,