Пристрастие к смерти

– Все было иначе, – сказал Лампарт. – Мы с ним так и не поговорили. Если допустить, что он поверил Терезе Нолан, то сам он оказывался в очень неприятном положении, гораздо более неприятном, чем вы можете предположить. Он страстно желал иметь наследника, но ему, разумеется, не была нужна еще одна дочь. Равно как и Барбаре, разумеется. Она была готова выносить для него ребенка, но только для того, чтобы упрочить собственное положение, и рассматривала это как часть сделки. Требовать от женщины, тем более такой, которая испытывает отвращение к родам и боится их, чтобы она девять месяцев терпела неудобства ради того, чтобы произвести на свет еще одну дочь, которую отец не будет замечать, потому что она не вызовет у него ничего, кроме разочарования и презрения, было бы слишком. Если предположить, будто то, о чем вы говорите, правда, то Бероун оказался в щекотливом положении – во всяком случае, с моральной точки зрения. Ему были отвратительны средства, но, подозреваю, конечный результат его более чем устраивал. В таких случаях мужчина всегда – во всяком случае, по моим наблюдениям – отдает себе отчет в том, что позиция его недостойна. Через восемь месяцев после свадьбы у Барбары был выкидыш – девочка. Думаете, он горевал о ней? Так что ничего удивительного, что психологически он оказался в чудовищном положении и схватился за бритву. То, что вы раскопали, коммандер, если даже это правда, добавляет лишь мотив к его самоубийству, а не к убийству.

Лампарт снял с вешалки пиджак и с вежливой улыбкой, которую можно было счесть даже оскорбительной, открыл дверь для Дэлглиша и Кейт. Препроводив их в свою личную гостиную, он указал им на два кресла у камина, а сам, сев напротив, широко расставив ноги и наклонившись вперед, почти уткнулся лицом в Дэлглиша. Дэлглиш увидел его красивое лицо как бы сквозь увеличительное стекло: микроскопические капельки пота блестели в порах, словно он все еще находился в душной операционной, мышцы шеи напряжены, под глазами – тени от усталости, белки глаз покраснели, у корней растрепавшихся надо лбом волос – чешуйки перхоти. Это было еще сравнительно молодое лицо, но признаки старения уже начинали проявляться. Дэлглиш вдруг ясно представил себе, как будет выглядеть этот человек лет эдак через тридцать: веснушчатая потускневшая кожа, дряблые мышцы, вместо выражения мужской самоуверенности на лице – старческий цинизм. Но пока его сильный голос звучал резко, и Дэлглиш физически ощущал исходящую от него волну агрессии.

– Буду откровенен с вами, коммандер, более откровенен, чем следовало бы, будь то, что вы говорите, правдой. Если бы я действительно убивал нежелательные эмбрионы, я бы не чувствовал ни малейших угрызений того, что вы, вероятно, называете совестью. Двести лет назад обезболивание родов считалось безнравственным. Менее ста лет назад контроль за рождаемостью был абсолютно незаконен. Женщина имеет право решать, вынашивать ли ей ребенка. Полагаю, она также имеет право и выбирать его пол. Нежеланный ребенок обычно становится обузой и себе, и обществу, и родителям. А двухмесячный плод – еще не человек, а всего лишь сложное сочетание тканей. Вероятно, вы и сами не верите, что ребенок обладает душой до рождения, в момент родов или сразу после них. В любом случае вы не производите впечатления человека, склонного испытывать галлюцинации и внимать голосам в церковной ризнице. У меня тоже есть свои врожденные неврозы, но этот среди них не числится. Меня всегда удивляла убежденность верующих в том, что Божьи деяния можно объяснить с научной точки зрения. Например, этот навязчивый изначальный миф об Эдемском саде. Он внушает нам стойкий предрассудок, будто мы не имеем права на знание, а если получаем таковое, то не имеем права им воспользоваться. По моему мнению, мы имеем право делать все, чтобы человеческая жизнь стала более гармоничной, безопасной и в ней было меньше боли.

Голос его сделался скрипучим, и в серых глазах промелькнул огонек чего-то похожего на фанатизм. В семнадцатом веке, подумал Дэлглиш, он был бы наемником Церкви, проповедующим ее кредо мечом».

– Предполагается, – мягко возразил Дэлглиш, – что, овладев знанием, мы не причиним вреда другим людям и не станем действовать вразрез с законом.

– Не причиним вреда другим людям? Согласен. Но, избавляя женщину от нежеланного плода, мы никому вреда не наносим. Необходимость аборта никогда нельзя доказать безоговорочно, в лучшем случае – лишь основываясь на обстоятельствах, которые сама женщина считает важными. А пол ребенка – причина не менее основательная, чем любая другая. Я больше уважаю тех христиан, которые не признают абортов в принципе, чем сторонников компромисса, претендующих на то, чтобы определять чужое право на жизнь на своих собственных условиях, и при этом желают сохранить совесть чистой. По крайней мере, первые более последовательны.

– Последователен закон, – сказал Дэлглиш. – Неоправданные аборты противозаконны.