Привал на Эльбе

Стали говорить и другие о славных воинах, о советских матерях. Взволнованный Михаил обнял мать, невольно подумал: «Как хорошо жить на свете, жить без войны и смерти, жить рядом с человеком, воспитавшим тебя! Какое счастье, что есть на земле матери!»

Настал долгожданный день. Михаила Елизарова вызвали на комиссию, где решалась его судьба — годен он в строй или нет. За широким длинным столом сидели знатные хирурги. Михаил вошел в халате. Он тщательно побрился, постригся, попросил парикмахера побольше вылить на его голову одеколона: хотелось выглядеть бодрее.

— Операция сделана по методу профессора Благоразова, — докладывала Галина Николаевна. — Но она оказалась не совсем удачной. Один палец остался неподвижным.

— Из четырех один — это неплохо, — заметил седовласый хирург, один из членов комиссии.

Профессор Благоразов сказал что-то по-латыни. Потом он взял за кисть руку Михаила, осторожно потрогал мизинец.

— Конечно, было бы идеально, не окажись этой задоринки, — сказал он, показывая на неподвижный палец. — Причина неудачи нами изучена. Думаю, что, устранив ее, мы в дальнейшей работе добьемся отличных результатов при подобных операциях.

После того как все члены комиссии осмотрели руку Михаила, его попросили выйти. Галина Николаевна. сделав устное заключение, пригласила казака войти, лаконично сказала:

— Признаны негодным к военной службе в мирное время.

— Разрешите, — вспыльчиво произнес Михаил. — Почему «негодным»? Из-за этого паршивого мизинца, что не сгибается? Да и без него я разрублю оглоблю одним взмахом. Прошу пересмотреть ваше решение, очень прошу.

Галина Николаевна еще никогда не слышала, чтоб Елизаров говорил так резко. Оказывается, он может и на дыбы встать.

— Вы не горячитесь, Михаил Кондратьевич, — сказала она, — дело не в одном мизинце. Общее состояние руки слабое.

— Нет, не слабое, попробуйте разжать, — сжал Михаил пальцы в кулак, но злополучный мизинец не согнулся.

Профессор Благоразов подошел к казаку, еще раз осмотрел его пальцы.

— Пожмите, — попросил он, протянув Михаилу руку. — Ничего, чувствительно жмет.

— Пожмите мою, — сказала Галина Николаевна, — только сильно.

Михаил сжал ее руку изо всей силы.

Ой! — крикнула Галина Николаевна от боли. — Безжалостный человек, — трясла она своими длинными побледневшими пальцами.

— Такое «общее состояние», — напомнил Михаил хирургу ее слова.

Опять попросили казака выйти. Волнуясь в ожидании пересмотра решения, Михаил-ходил по коридору, взмахивал рукой, как при рубке клинком. Сестра принесла ему письмо. Знакомый почерк на голубом конверте. Она, Вера, написала. Дрожа всем телом, он раскрыл письмо.

«Миша, дорогой, — писала девушка. — Никогда я не была такой счастливой, как теперь. Я узнала, что тебе возвратили руку. Я тоже выздоравливаю — пишу уже сама. Ко мне в госпиталь приезжал Виктор Кузьмич Пермяков, Тахав и твой папаня. Майор зовет меня на службу в комендатуру. Хорошо было бы, если бы и ты приехал. Очень и очень соскучилась, не дождусь того дня, когда увидимся снова. Твоя Вера».

— Ура! — вырвалось у казака.

Михаил запрыгал. Какое счастье! Сам здоров. Жив друг, жива Вера. Михаилу казалось, что счастливее его нет никого. Недаром говорят: счастье человека — здоровье и хороший друг жизни. А молодой Елизаров может похвалиться и тем и другим. Чувство радости захватило его. И как было не радоваться! Дорогая девушка помнит о нем, очень скучает, ждет не дождется встречи, пишет: «Твоя Вера». Михаил ощущал прилив сил. Рука как будто стала сильнее. Мысли переносились в какой-то незнакомый город чужой страны, где тоскует и ждет Вера. Теперь нельзя сказать, что девушка — только боевая спутница, фронтовой друг. Прошла пора, когда он говорил: «Уместно ли в огне и дыму думать о любви?»

Михаила почему-то долго не приглашали в кабинет, видимо члены комиссии спорили. Но это теперь не тревожило казака. Он ходил и вслух произносил слова, льющиеся из глубины сердца. Он, как всегда, когда у него было радостное настроение, тихо напевал придуманный им самим мотив. Слова были простые:

Прочь, печаль, прочь, темень скуки,Вы теперь мне не сродни.Снова саблю возьму в руки…

Галина Николаевна открыла дверь кабинета, кивком головы пригласила Михаила и, улыбаясь, сказала:

— Радуйтесь. Решение пересмотрено. Большинством голосов вы признаны годным к военной службе.

— Ура! — во весь голос крикнул Михаил.

Решение комиссии ему представилось высшей наградой. Признали полноценным человеком. Теперь он может избрать любой путь: служить в армии, поступить в военную школу, взяться за руль комбайна, штурвал корабля. Как он обязан этим дорогим людям в белых халатах! Михаил подошел к профессору Благоразову и взволнованно-трогательным голосом сказал:

— Разрешите обнять вас?

— За этим разрешением вы обратитесь к Галине Николаевне. Она сделала операцию. Я только присутствовал.

— Галина Николаевна? — удивился и обрадовался Михаил. — Что же вы не говорили об этом до сих пор?