Привал на Эльбе

— Как твое здоровье? — обнимая девушку, спрашивал Михаил. — Ненаглядная моя, белорусская голубка…

Счастливые и радостные, они расспрашивали друг друга о родных и знакомых. Вера коротко рассказала о своем ранении. У нее была ранена правая рука. «Поэтому и письмо не сама писала», — подумал Михаил. Подбежал Тахав.

Салям! — обнял он Михаила. — Майор Пермяков просил передать извинение, что не мог приехать встречать тебя. Много у него на приеме цивильных немцев.

Разговаривая, друзья подошли к машине. Тахав уложил чемоданы в багажник, открыл заднюю дверку и жестом предложил Михаилу с Верой сесть.

Во дворе комендатуры Михаила ждал Кондрат Карпович. Перед волнующей встречей с сыном старый казак побрился, надел новую гимнастерку, накинул через плечо портупею с латунной пряжкой, подцепил клинок. Для него приезд сына был праздником. Когда Михаил вышел из машины, Кондрат Карпович снял фуражку с синим околышем и три раза поцеловал сына.

— Стало быть, с рукой, — осматривал он окрепшие пальцы. — Чудо чудес, как в сказке.

— Как видишь, наши врачи такое делают, чего и в сказке не бывает, — сказал Михаил. — В институте Благоразова делают операции сердца, мозга; хромых выпускают бегунами.

— Наука, — пожал плечами Кондрат Карпович, — напротив ничего не скажешь. Ученье — свет. Я вот за себя скажу. В войну немецкого слова не знал. А зараз, что ты думаешь, — с немцами объясняюсь, — с достоинством проговорил отец.

— Шпрехен зи гут дейч? — спросил Михаил.

— Гуты я все ферштею, — склонял казак немецкие слова на русский лад. — Каждый день слышу: гутен морген, гутен таг, гут комендант, гут казак, — приложил Кондрат Карпович большой палец к груди. Он ввел сына в свою комнату, в которой стояли две койки, и сказал:

— Наша временная хата.

Вера проживала в соседней комнате, соединявшейся с «хатой» казака внутренней дверью. Они жили с Кондратом Карповичем, как отец с дочерью, ели за одним столом, чай пили из одного чайника. Казак звал ее дочкой, а она его — папаней. Михаил внес в комнату Веры чемодан, сказал ей:

— Это все тебе. Хотел бы, чтоб ты померила московские обновы.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

В комнату старшины вошла худосочная немка с добрыми синими глазами, высоким лбом с заметными морщинами. Из-под коричневой панамы выступали жидкие седоватые волосы. Женщина долго извинялась, что она потревожила уважаемого ею старшину, и поздоровалась с Михаилом.

— Добрый день, господин офицер.

— Здравствуйте, — поклонился Михаил. — Только не господин, а гражданин.

— Геноссе, — поправил старый казак. — Они меня, — он имел в виду немцев, — называют геноссе дер альтесте.

— Самый старший, значит, — уточнил Михаил пояснение отца.

— Точно, — самодовольно произнес Кондрат Карпович. — Так и есть и по годам и по службе. Не что-нибудь, а старшина комендатуры.

— Да… Лицо значительное, — заметил Михаил.

— Подходящее, — с гордостью сказал Кондрат Карпович. — Берта Иоахимовна, — по-русски назвал он немку, — наш повар. Из трудового сословия, работала у помещика кухаркой. Науку свою понимает крепко. Из картошки приготовляет тридцать блюд.

Берта еще мало знала русских слов, но понимала, что старшина хвалит ее. За три месяца работы в столовой комендатуры она так привыкла к Кондрату Карповичу, своему непосредственному начальнику, будто всю жизнь провела с ним. Старый казак по натуре был человек строгий, на вид грозный, но он еще ни разу не сказал ей горького слова. В работе Берты он ничего не замечал плохого — трудилась она как пчела.

После пятнадцати лет обид, унижений и оскорблений, перенесенных у хозяйки, Берта почувствовала, будто ее жизнь повернулась другим концом — от старости к молодости. Раньше у хозяина она должна была получать десять марок в неделю, но половину денег удерживали за то, что с нею жила и кормилась в хозяйской кухне ее маленькая дочка Катрина.

За время работы в столовой советской комендатуры Берта ни разу не заметила недовольства на лицах советских людей. Все довольны ее кулинарным мастерством. Не умела она готовить только украинский борщ, но очень скоро познала и это искусство по рецепту Кондрата Карповича. Радовало Немецкую женщину и то, что она часто слышала свое имя. Хозяева называли ее «кюхен» — кухарка. Советские люди называют ее по имени-отчеству.

— Где теперь ваши хозяева? — поинтересовался Михаил.

— Бежали, побоялись, что русские убьют их, — ответила Берта. — И меня стращали, говорили: русские убивают всех. Когда ваш комендант привез меня сюда из деревни, где я жила у сестры, там пошел слух, что меня повезли убивать.

— Вы написали в деревню, что живы и здоровы?

— Нет. Некому писать. Двое моих сыновей погибли на фронте, дочь пропала без вести. А сестра знает, где я теперь.

Берта, узнав о приезде сына старшины, пришла спросить, что приготовить гостю. Эта привычка усвоена ею у хозяев — юнкеров. Когда приезжали гости или их сыновья На каникулы, кухарка, бывало, каждый вечер спрашивала, что им приготовить завтра.