Приватизация по Чубайсу

Нужно было подготовить вопросы от каждой фракции и озвучить их на встрече. Я, как отвечающий во фракции за экономику, подготовил набор вопросов. Его мы очень активно обсуждали на своем заседании. Вопросы были достаточно острыми, помню, что последний звучал так: «Сколько танков потребуется для проведения таких реформ?»

Дело в том, что та безжалостность, с которой предлагалось сократить социальные программы, удивляла своей свирепостью и, как мне тогда казалось, в связи с этим полной неосуществимостью.

Ясно, что такая саркастическая форма вопроса вызвала среди членов нашей фракции определенные споры.

Ведь тогда, впрочем, как и сейчас, в политике вопросы ставились просто: Ты за реформы или нет? Ты за рынок? Если да, почему ты сомневаешься? Поэтому многие поеживались, идти против течения всегда сложно.

Во всяком случае, уже тогда депутат Нестеров из Питера, входивший ранее в нашу фракцию, вышел из нее именно из-за этих моих вопросов. Увидав вопрос о танках, он отшатнулся от меня, как от чумного и начал кричать, что мы хуже Анпилова.

Однако до этого вопроса мне добраться не удалось. Заседание вел будущий первый Председатель Совета Федерации Шумейко Владимир Филиппович, тогда только что избранный на съезде заместителем Председателя Верховного Совета, отвечавшим за экономику. Почувствовав, что я с большим скепсисом отношусь к Гайдаровским мыслям, он быстро свернул дискуссию. У него-то сомнений не было. Для меня это было совсем не удивительно.

«Почему? — спросите вы, — А вот, почему».

Работа в Белом Доме частенько длилась до 8–9 часов вечера, а иногда и позже. Поэтому была организована система отправления депутатов дежурными автобусами домой. Однажды я возвращался так поздно, что народу было уже немного, и мы поехали не на автобусе, а на микроавтобусе достаточно тесной компанией человека 3–4. Ехали вместе с Шумейко. Он тогда еще был просто зам. председателя Комитета и ездил со всеми вместе, разговорились. Я посетовал на то, что иногда очень мало информации для того, чтобы выработать свое мнение, свою позицию, и он, как старший товарищ (мне тогда было чуть больше 30), откровенно заявил: «Какая позиция? Как начальство скажет, так и надо делать».

А начальство питало к Гайдару и иже с ним очень теплые чувства, поэтому свой вопрос мне задать не удалось. Впрочем, ответ на него дала сама жизнь. Оказалось, что танков нужно было не так уж много. В расстреле Белого дома их участвовало, как известно, не более 10.

Но это было много позже. На тот момент у меня основным ощущением было недоумение и сомнение.

Я не экономист, но много занимался самообразованием в этой области, входил в комиссию по экономической реформе, так что жизнь заставляла разбираться в проблемах. В течение года в парламенте не раз обсуждались проекты экономических программ, которые я внимательно штудировал и поэтому понимал, какова колоссальная сложность задачи по реформированию экономики.

А вот наши реформаторы, похоже, этого не понимали. Да и многого просто не знали. Откуда им было что-то знать, вчерашним младшим научным сотрудникам. Ведь у них не было даже того минимального опыта, который набрали мы, депутаты, поварившиеся в этом котле полтора года. И это без учета того факта, что работа в исполнительной власти гораздо сложнее и конкретнее, чем в Парламенте.

Так помню, когда один из младореформаторов, по-моему Алексашенко, представлял проект бюджета, предполагающего сокращение расходов на строительство метро, из его выступления я с ужасом понял, что он не знает о существовании такого вида транспорта в иных, кроме Москвы и Питера, городах. Когда я задал вопрос по этому поводу, выяснилось, что так оно и есть. Это мелочь, конечно, но очень характерная. Теория это одно, а жизнь другое.

Но они все были во власти своих догм, потому что в течение последних 2-х лет все демократы только и говорили о том, что реформы не проводятся, союзное правительство тормозит и мямлит, и вдруг в результате провала ГКЧП все препоны преодолены, делайте реформу как хотели: Ценам свободу, рублю конвертацию, чего еще надо? Какие могут быть сомнения?

Но у меня сомнения были и ощущения прямо по Гайдару (но не Егору, а Аркадию) из его знаменитой сказки «Военная тайна», когда мальчиш-кибальчиш, чувствуя приближение буржуинов, рассуждал: «Все хорошо, да чего-то нехорошо!»

Это мнение шло настолько вразрез с ликующей демократической прессой и молчанием коммунистов, подавленных путчем, что мы тогда были, чуть ли не одни.

Меня даже уговорил не записываться на Сормовском радио руководитель заводского и районного радиовещания г-н Гороховский, который до разговора со мной был полон оптимизма от готовящихся реформ. До этого он не раз брал для сормовичей мои интервью, а на этот раз усомнился, расстроился и сказал: «Зачем же людей-то пугать?»

Лишь на нижегородском телевидении мне удалось высказать свое мнение. И, скажем так, это было воспринято с удивлением. У большинства депутатов, журналистов было очень благодушное настроение. «А народ?», — спросите вы.