Лёд и пламень ещё сплетутся в простом цветке
на обочине всех путей, что отвергли мы,
потерявшись… как два кольца на одной руке,
расплетясь наподобие бахромы…
Творение Y
«Навсегда» – это всё-таки не на часок-другой.
Это значит хотя бы на месяц, а может, год.
Мы в горячке, настрой у нас боевой.
Нас вперёд то труба, то горнист зовёт.
Мы легли и тут же творить принялись этюд.
Из этюда вдогонку явится полный успех.
Обхватив натуру руками, как свирепый спрут,
я, как Змей, все зубы вонзил то ль в доспех, то ль в мех.
Я умею сплести косу из простых цветков:
изо льда и из пламени, что в себе смешал.
На планете не существует таких стихов,
о которых бы я по ночам ни мечтал.
Роза Z
Эта роза дурна, а другая как сталь цветёт.
В каталоге соблазнов отыщешь её на «Z».
Восемнадцать шипов, проникающих в переплёт
изнутри, разумеется, а не снаружи, нет.
Времена позитивных метафор стоят столбом,
между ними натянут провод, но ток иссяк.
То, что было запретной конструкцией и гербом
на ограду теперь сгодится, а видеть знак
в зацветающем посохе ржавых труб
просто глупо, но хочется, чёрт возьми,
как хотелось когда-то коснуться любимых губ…
Что поделать, мы были тогда детьми.
Творение Z
Я придам изощрённость и страсть своему стиху
Заиграет он яркими чувствами, как огонь.
Кто пародии пишет, умеет молоть чепуху.
Но коль ты пародист, то не бойся, меня распатронь.
Позитив с негативом меняются местом враз.
И метафоры скачут, как черти, туда-сюда.
Им бы жару задать, пока не прошёл экстаз.
Пародист, почему в твоих рифмах одна руда?
Детский юмор с сатиркой негоже сюда тащить.
Все мы были детьми и потом снова станет так.
Старики – малыши. Их губами нельзя дразнить.
Как метафоры, их тоже ждёт катафалк.
Месть
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Что нам делать со Вселенной ледяной,
с тёмной зеленью, щекочущей виски?
…Я бывал, хотя проездом и давно,
в твоём городе на краешке реки.
Я не помню в нём ни улиц, ни домов,
но забуду ли ту полночь в ноябре
и сержанта по фамилии Попов
(или Папин) с бутербродом в кобуре.
Он достал его и, голову склоня,
стал жевать свою ночную колбасу,
укоризненно взирая на меня,
злого, грязного, худого, как барсук.
В отделении порядок и покой,
а на трассе – дождь и ветер мне в лицо.
И сержант Попов, покончив с колбасой.
чистить принялся варёное яйцо.
Документы не в порядке, и рюкзак
подозрительными зельями набит…
Я засыпался, попался, как дурак!
А сержант сказал: «Давай-ка без обид.
Хочешь – сядешь в обезьянник, где как раз
все на свете облевали алкаши.
А не хочешь – отпущу, заехав в глаз.
Хоть разок, но, обещаю, от души.»
Я простил его, бредя по мостовой
злого города, пустого, как карман,
молча двигая раздувшейся щекой,
о дальнейшем догадаешься сама.
…Нынче лето на 12000 миль.
Мы с тобою догуляем до утра,
а назавтра я уеду, извини,
я – легчайшая из мыслимых утрат.
Потому что всё кончается на у,
даже если начинается на а.
Ловит радио случайную волну,
слушай музыку, кружится голова!
МЕСТЬ
Вот раскинулась Вселенная без дел.
Что-то мы с тобою сделать с ней должны.
…Я готов сформировать разведотдел
и заслать тебя разведать со спины.
Но не так, чтобы от края до низин,
а глазами визуально и без рук.
Остальное я смогу как господин
сам проделать через сутки без натуг.
Мой разведчик, покатав свои шары,
всех ментов, как тузик грелку, разорвёт.
Бутербродами заест из кобуры
и меня на свя́то место позовёт.
Чтоб не стала бы твоя постель пустой,
где сержант изголодавшийся Попов
(или Панин), вечно страстный и бухой
поедал свой бутерброд, как Иванов –
Чтоб кровать не оскудела у тебя
после дурней этих двух иль даже трёх,
я приду и дальше нежно, не грубя
заменю весь батальон ментов-пройдох.
Будут знать, как документы проверять
и как зелье у народа отбирать,
как поэтов в обезьянники сажать,
где облёвано и негде полежать.
Я не тот, прощает кто тупым ментам
(полицейскими назвали нынче их).
Нам, конкретным и реальным пацанам,
если бить, так полагается по дых.
Я и бью ментов духовно, как боксёр,
взгромоздившись на всю ночь в твою постель.
А могли бы тусоваться у озёр,
Соловьиную подслушивая трель.
…Вот Вселенная уже и при делах.
Смыслом жизнь теперь наполнилась моя.
Пусть живу сюжетом этим только в снах,
серым будням стойко противостоя.
Опять подшофе
ПОЭТ
Всё решено, чего искать –
Какую твердь, какую мать?
Ты властен слишком над немногим!
Ты лишь приёмщик телеграмм –
Сигнал идёт по проводам,
Восходит солнце на Востоке.
Ты посылаешь цепкий взор
Туда, где вечно длится спор,
Откуда смертным нет возврата.
Он – возвращается, зазря,
Как пьяный, мелочью соря
По промежуткам циферблата.
Тебе и это не беда!
Сквозь дом текущая вода
Имеет вид и вкус мадеры.
На пыльном зеркале сперва
Шальные пишутся слова,
А после пахнет жжёной серой.
Ты в заколдованном кольце,
Как будто в каменном венце
Преображённой параллели.
Здесь ночью снег идёт, а днём
Сидят герои за столом
И Пан играет на свирели.
Пиши, пока не гаснет свет,
Пока хватает сигарет,
Пока наставший день по-птичьи
Картавит, свищет и поёт,