Тогда она встала и, накинув вуаль на голову, обернула ею плечи и скрыла лицо, словно могла бы быть свободной женщиной. Впрочем, колокольчики на лодыжке девушки и прозрачный шелк полностью отрицали возможность этого. Эллен выдохнула, выпрямилась и пританцовывая пошла по кругу. Она вышагивала гордо, изящно, при этом придерживая скрывавшую ее вуаль. Разумеется, ее ноги были босы, а на левой лодыжке позвякивали колокольчики, что выглядело несколько парадоксально, с гореанской точки зрения, конечно.
Эллен не сомневалась, что была остаточно хороша собой, и что мужчины, которые сверлили ее взглядами с того момента, как она ступила на песок, заметили это, хотя на оценку этого у них было всего одно, короткое дразнящее мгновение. Ее красота, по крайней мере, рабыня на это надеялась, могла бы помочь ей, компенсировав ее невежество в рабских танцах. Безусловно, она не упускала возможность посмотреть на то, как другие женщины двигались в кругах. Само собой, Эллен была не в состоянии контролировать свое телом с ловкостью, которую демонстрировали танцовщицы, но она смогла рассмотреть кое-что, и получила некоторое понимание того, что значит отдаться такой музыке, повиноваться ей, смиренно следовать ей, как возбужденная, управляемая рабыня.
Она прошла по кругу еще раз, придерживая вуаль, тщательно скрывая свое лицо. Надсмотрщик, на которого Эллен то и дело бросала опасливые взгляды, выглядел озадаченным, но не недовольным. По крайней мере, его рука не тянулась угрожающе к его плети, на смотанном ремне которой, явственно поступали пятна крови, несомненно, появившиеся там благодаря ее униженной предшественнице. На лице первого цехариста, командовавшего остальными музыкантами, тоже застыло озадаченное выражение, тем не менее он продолжал извлекать из своего инструмента, лежащего на его коленях, мелодичные звуки, славившие жизнь и природу, намекавшие на мужчин и женщин, на господ и рабынь. Музыка как бы следовала за Эллен, спокойно, неотступно, подчеркивая ее напускную таинственность. Внезапно Эллен, без разрешения, повернулась и, изящно, почти по-королевски вскинув голову, покинула круг через щель в шелковых занавесках. За ее спиной повисла напряженная тишина.
Другие танцовщицы, ждавшие внутри, уставились на нее круглыми от испуга глазами.
— Я не поняла, — растерянно пробормотала Фейке. — Это что было?
— Это была рабыня, — ответила Эллен.
В этот момент, внезапно, снаружи раздались одобрительные крики и звуки ударов ладоней по плечу — гореанского аналога земных аплодисментов.
— Ита, — выкрикнул внутренний надсмотрщик, — на песок!
Девушка поспешно вскочила на ноги и выскользнула в щель между шелковыми занавесками.
— Ну и что Ты сейчас делала? — поинтересовался мужчина, пристально глядя на Эллен.
— Танцевала, — ответила та.
— Так не танцуют, — заметил он.
— Танцевать можно больше чем одним способом, Господин, — заметила Эллен, и, опустившись на колени перед столиком с косметикой, подумала про себя, — «Итак, я пока не избита, но что же мне делать дальше? От удара плети меня по-прежнему отделяет не больше чем толщина нити рабского шелка».