— Тебя следовало раздеть, связать и ласкать в течение многих часов, пока Ты не завопила бы от потребностей и экстаза, — сказала Эллен. — Только после этого тому мужчине следовало войти в тебя со всей властной жестокостью грубого, эгоистичного господина. Вот тогда Ты почувствовала бы себя ничем, всего лишь рабыней. А после этого Ты должна была бы провести ночь в ногах его кровати прикованной цепью, чтобы не могла убежать, дабы там, на том же самом месте, вспомнить свои ощущения, еще раз прочувствовать то, что было сделано с тобой, и кем Ты теперь стала. Утром тебе позволили бы встать на колени, но только чтобы поцеловать плеть, а потом Ты снова легла бы на живот и вымыла его ноги своим языком. Ты научилась бы повиноваться приказам, работать, служить, подчиняться с готовностью и совершенством. Ты узнала бы, что значит быть собственностью, принадлежащей владельцу, который будет получать от тебя все что захочет. И Ты сама именно этого будешь хотеть, чтобы твое господин не был бы удовлетворен ни чем иным, кроме как всем, что он сможет получить от тебя. Прошло бы совсем немного времени, и Ты научилась бы просить и служить ему со всей уязвимостью и страстью рабыни.
Вот тогда твоя жизнь изменилась бы полностью. Ты нашла бы себя доминируемой, и, как любая рабыня, объектом для применения плети. Можешь мне поверить, Ты изо всех сил стремилась бы ублажить господина, и в этом служении, и в этих отношениях, Ты получила бы такие ощущения и такой опыт, что остаются вне кругозора других женщин, тем более у ограниченных, холодных, мелочных, инертных, непробужденных свободных женщин. Твое сексуальное удовлетворение не результат только его действий или только твоей чувственности, а результат взаимозависимости природы самца и самки, мужчины и женщины, господина и рабыни, того, кто командует и той, кто, покорена, капитулировала и любит, той, кто обязана доставлять удовольствие, являясь объектом для наказания, должна служить и служит благодарно, рьяно, любвеобильно, каждой клеточкой своего порабощенного существа. И она наслаждается своим служением, она жаждет служить со всем пылом, и она знает, что должна служить, хочет она того или нет. Это утешает ее и это нравится ей. Она знает, что ее нашли достаточно привлекательной, чтобы надеть на нее свои цепи. Она наслаждается тем, что ее нашли достойной ошейника. Она знает, что является наиболее желанной из всех женщин. Рабыней! Ее нашли достаточно возбуждающей, достаточно привлекательной, достаточно желанной, чтобы поработить, сделать собственностью. И наконец, она находится в состоянии мира со своим полом, у ног ее господина, она пришла домой, к своему ошейнику.
— Спасибо, Госпожа, — прошептала рабыня и легла на землю.
— Быть может, тебе стоит попробовать закричать с аукционной площадки, заявив о своей свободе, — предположила Эллен, — попытаться привлечь внимание граждан Брундизиума.
— Скорее всего они просто изобьют меня, — вздохнула она.
— Тем не менее, Ты могла бы попробовать, — сказала Эллен.
— Нет, — отмахнулась Мелания. — Я хочу быть проданной.
— Понимаю, — кивнула Эллен. — Однако это можно было бы сделать из других соображений.
— Каких? — заинтересовалась женщина и, повернувшись на левый бок, приподнялась на локте.
— Если Ты не попытаешься, то так и не узнаешь, что могло бы произойти.
— И что? — спросила женщина.
— В твоем сознании может остаться смутное сомнение относительно того, что Ты, возможно, еще могла бы быть в состоянии вернуть свою свободу в тот последний момент, прежде, чем таковая возможность не исчезла навсегда, — пояснила Эллен. — Цена этого знания невелика, всего лишь порка, несколько ударов плети.
— Но уже я не хочу быть свободной, — прошептала Мелания.
— Но, возможно, не приложив всех усилий, чтобы получить обратно свою свободу, не потерпев в этом неудачу, не придя к пониманию абсолютной безнадежности таких усилий, Ты будешь не до конца осознавать свое рабство, недопонимать его непреклонность и безусловность. Конечно, тогда Ты лучше поймешь себя как рабыню. Вот потому я и советую тебе провести этот эксперимент, попробовать, оказавшись на сцене, смело, открыто, отчаянно потребовать свободы, рьяно попросить помощи.
— Ты думаешь, что меня могут отпустить? — напряглась женщина.
— Конечно, нет, — ответила Эллен. — Но, таким образом, Ты получишь прекрасный урок категоричности своего положения и статуса, изучишь то, что Ты не можешь изменить или хотя бы в малейшей степени переквалифицировать свое состояние, поймешь, что в таких вопросах Ты беспомощна, абсолютно беспомощна, короче говоря, что Ты — полная и бесправная рабыня.
Женщина пораженно уставилась на Эллен. Глаза ее были красными от слез, нижняя губа дрожала.
— Впрочем, даже если тебе удастся получить назад свою свободу призывом со сцены, чего, уверяю тебя, не будет ни в коем случае, это не закроет вопроса.
— Госпожа? — не поняла она.