«Он точно так же мог бы смотреть на любую рабыню, — подумалось ей. — Как это все-таки печально и ужасно быть рабыней! Как великолепно было бы снова стать свободной, так, чтобы иметь возможность мучить его, насмехаться над ним, чтобы можно было бы заставить его страдать, чтобы я могла бы сделать его самого несчастным, чтобы это я могла бы наказывать и мучить его, и не только мельканьем обнаженной лодыжки, но и всем умом и всей властью, оставаясь в безопасности и безнаказанности, пользуясь той защитой, что гарантирована свободной женщине! Но я — рабыня! В таких привилегиях мне отказано! Я не могу вести себя подобным образом. Я не могу так поступать, делать все чего бы мне ни захотелось! Мужчины решили, что они будут владеть мною, и они сделают это!»
«Я ненавижу его! Как же я ненавижу его! — повторяла она про себя. — Ну так выкинь его из своей головы, ведь он — ничто, простой тарнстер! За тебя дали двадцать одно предложение. У тебя есть неплохой шанс заполучить господина прочно стоящего на ногах. Тебе даже могли бы разрешить сандалии. Тебя может ожидать шелковая туника. Как же я счастлива, что не достанусь ему! Я ненавижу его! Я ненавижу его!»
До их прохода долетел очередной удар гонга.
Эллен вспомнились Луиза и Рената, интересно были ли они проданы к этому моменту? Она не заметила их ни в клетках, ни у столбов, ни в проходах. Впрочем, в этом не было ничего удивительно, поскольку рабынь в лагере было великое множество. Насколько поняла Эллен, этот рынок не был типичным для Гора. Так же это не было простым праздничным лагерем, в обычном понимании этого слова, хотя для подобных мероприятий торговля женщинами не являлась чем-то необычным. Более того во время празднований это даже иногда сопровождалось специальной рекламой на публичных досках объявлений или прямо на стенах домов. Странность заключалась в том, что торги организовывались и проводились не каким-либо частным домом, а государством, в данном конкретном случае убаратом Кос. Кроме того, необычным было количество предлагаемого товара и относительно короткая продолжительность торгов, от всех женщин планировалось избавиться приблизительно за три дня. Для столь значительного количества товара, порядка тысячи невольниц, это не казалось слишком большим сроком.
Возможно, причиной этого была срочность, безотлагательность или нетерпеливость устроителей. Не исключено, что по окончании запланированных трех дней торгов какая-то часть женщин могла остаться не распроданной. Все же тысяча женщин, или около того, было весьма значительным количеством, чтобы избавиться от них в течение трех дней, даже если часть продавать оптовыми партиями. Проход рядом с группой Эллен наконец освободился и, чуть позже в него пригнали следующую цепочку женщин. Вообще, казалось, что женщин из проходов забирали без какой-либо очевидной системы, по крайней мере, без системы понятной самим обитательницам этих проходов. Проходы по обе стороны от их группы, как ближайшие, так и отдаленные, уже были освобождены и снова наполнены, причем некоторые не по одному разу.
— Похоже, мы особенные, — сказала девушка, прикованная перед Эллен, лот номер сто шестнадцать.
Впрочем, она всего лишь повторила замечание девушки возглавлявшей их караван, которая явно выглядела очень довольной данным обстоятельством. Эллен, в свою очередь, тоже повернулась к следующей по цепи девушке и передала сообщение. Эллен, кстати, тоже была весьма обрадована этим фактом. Очевидно, их группа сохранялась для более поздних продаж.
И кстати, было не трудно определить, какой из проходов будет освобождаться следующим. Просто незадолго перед этим туда приносили ведро, чтобы рабыни могли облегчиться. Это уменьшает вероятность неприятностей во время аукциона, вызванных испугом или ужасом. Впрочем, даже, несмотря на такие меры, в большинстве случаев неглубокое округлое углубление в сцене, вытоптанное множеством миниатюрных, обнаженных женских ног засыпают опилками. После того как ведро, над которым рабыни одна за другой присаживались на корточки, уносили, появлялась другая девушка с ведром воды и большим ковшиком. Рабыни должны были выпить по полному ковшу, опустошив его до дна, поскольку считается, что это улучшает их внешность, приятно округляя живот. У этой жидкости, разумеется, не будет времени, чтобы пройти через их тела за оставшееся до их продажи время.
Внимание Эллен привлекла одна из рабынь в проходе слева от нее. Эта женщина, как и все остальные, была прикована за левое запястье к караванной цепи, вместе с другими в ее группе. Однако, ее глаза был красными, очевидно от слез. Кроме того, ее спина, да и другие места ее тела были перечеркнуты множеством полос, которые, как нетрудно догадаться, должны были жутко болеть. Рабыня поднялась на четвереньки и принялась испуганно озираться вокруг. Некоторые из женщин, делившие один проход с Эллен негромко переговаривались, что было не запрещено.
— Эй, кейджера, — отчаянным шепотом позвала Эллен, заинтересовавшая ее рабыня.
— Чего тебе, рабская девка? — не скрывая раздражения, отозвалась Эллен.