Приз Гора

Слой опилок оказался довольно глубоким, настолько, что ноги девушки утонули в них почти по щиколотки. Босые стопы ощутили легкую сырость, возможно, для кое-кого из девушек предшествовавших ей на торгах, это была первая продажа, и они потеряли контроль над собой. Эллен порадовалась, что ей дали возможность, точнее потребовали облегчиться прежде чем выйти сюда.

«Интересно, — задумалась она, — какой будет стартовая цена? Каким было самое высокое из двадцати одного предложения за меня?»

В выставочной клетке Эллен слышала о себе комментарии вроде рабского мяса, небезынтересной игрушки и им подобные.

«Я умна, — подумала девушка. — Весьма умна. Скажите им об этом!»

Правда, потом она задалась вопросом, была ли она настолько уж интеллектуально выше своих сестер по неволе. В конце концов, эти животные считают наличие у рабыни интеллекта чем-то само собой разумеющимся. Кажется, с их точки зрения, это часть тех удовольствий, которые рабыня должна им предоставить!

Эллен прислушалась к детальному описанию самой себя. Помощник аукциониста зачитывал бумаги, по-видимому, извлеченные из отчетов, составленных писцом. Мужчина быстро перечислял различные измерения, например, размеры ее груди, талии и бедер, охват шеи, запястий и лодыжек, последние сведения были важны, прежде всего, с точки зрения размеров соответствующих идентифицирующих или удерживающих приспособлений, вроде ошейника и браслетов ручных и ножных кандалов.

Эллен отчаянно щурилась. Факел, жарко горевший и освещавший сцену, был установлен прямо перед ней. Вся сцена была ярко освещена, а вот собравшаяся толпа оказывалась в тени, и разглядеть что-либо там было довольно трудно, кроме, разве что лиц людей в первых рядах, буквально прижимавшихся к переднему краю сцены.

Эллен охарактеризовали, как полудрессированную, и это ее даже порадовало, поскольку она не хотела бы, чтобы ожидания нового господина были бы слишком большими, что могло окончиться разочарованием. В конце концов, мужчина всегда мог обучить ее в соответствии со своими особыми предпочтениями. Это всегда приятно для владельца. Уж она-то будет отчаянно стремиться, впрочем как и любая другая рабская девка, изучить, как ублажить его наилучшим образом, что приготовить ему из еды, как застелить его меха, как вызывающе растянуться у его рабского кольца, как пользоваться руками и волосами, губами и языком и так далее. Уж она-то постарается вызнать все его желания.

— Пройдись по сцене, — приказали ей. — Попозируй.

Эллен немедленно пошла по кругу.

— Варварка, — прокомментировал кто-то.

«А вдруг они захотят избить меня перед толпой в целях демонстрации?» — мелькнула у нее пугающая мысль.

По рядам зрителей прокатились довольные крики.

— Красный шелк, — услышала Эллен сообщение помощника аукциониста.

— Мог бы и не говорить, это очевидно, — крикнул кто-то из толпы, породив волну смеха.

Это Мир был тем, кто вскрыл ее для использования мужчин.

— Небезынтересная рабыня! — прокомментировал один из покупателей.

— Это точно, — поддержал его другой.

«Я что, совсем потеряла всякий стыд? — ужаснулась Эллен. — А с другой стороны это даже очень хорошо, что я стала такой бесстыдницей. Я не возражаю. В конце концов, разве такие понятия и унижающие выражения достались нам от далекого Пуританского мира, боящегося жизни и красоты? Разве они не были изобретены зашоренными и забитыми, уродливым и фригидными, как оружие против гордых и красивых, нежных и уязвимых, нетерпеливых и страстных, с единственной целью скрыть свою собственную серость, недоразвитость, неинтересность и посредственность? Неужели я, действительно, самовлюбленная мелкая сучка, как когда-то утверждал Мир, мой первый хозяин? Возможно. Если так, то я не возражаю. Нет, я ничего не имею против того, быть красивой, восхитительной и провоцирующей. Мне это нравится. Мне это доставляет удовольствие, делает меня счастливой. Что в этом плохого? Так что отбросьте оружие посредственностей и мстительной семантики. Взгляните на жизнь, как она есть, во всей ее красоте, хотя бы на внезапное, потрясающе мгновение, возможно так, как смотрели на нее люди в те времена, когда они еще не освоили речь, прежде чем тонкие, изменчивые, прозрачные барьеры слов освобождающей, но одновременно ограничивающей и зажимающей в рамки, невидимой стеной встали между умом и существованием. Посмотрите на мир прямо, а не через искажающую призму слабого, пугливого и дефектного. Не родится ли тогда новая речь или новые слова, язык света, который позволит нам видеть мир таким, какой он есть, во всей его невинности, глубине и славе».

«Как это унизительно, — подумала она. — Какой пристыженной Ты должна себя чувствовать, Эллен! Но Ты развратница, шлюха, десерт, этого не чувствуешь! Какая же Ты ужасная!»