Призмы

"Дженерал моторс" ответила молниеносно, не письмом — телеграммой: "Тысяча извинений наш афинский представитель срочно вылетает Тель-Авив разобраться исправить".

Вот теперь можно перейти к выводам. В студию приглашено еще одно лицо — представитель израильского Министерства транспорта. Дани спрашивает, собирается ли министерство что-нибудь предпринять по поводу всей этой истории.

Министерство уже предприняло: сообщило фирме, что не пролонгирует разрешение на импорт продукции.

И зритель понимает, что при всем своем реноме и капитале фирма уже может заказывать похоронную музыку. Ее песенка спета. Дело даже не в том, приняты против нее меры или нет: кто после такой передачи рискнет купить у нее машину?

Вот почему ответчики, как правило, в студию приходят как миленькие и на глазах у зрителя сражаются не на жизнь, а на смерть. Не докажешь зрителю своей правоты — тебе обеспечено банкротство.

Так что возможен, оказывается, и другой вид лечения нравов. Без членовредительства, без сгорающих со зловещим треском фитилей, без судей в штатском и палачей в мундирах.

Зарезанный фильм

Молодой кинорежиссер Яки Иеши проиграл в высоком суде справедливости дело по поводу цензурных правок в его новом фильме. Случаи, когда цензура вмешивается в творчество, в Израиле настолько редки, что стоит рассказать об одном из них.

Яки Иеши открывает зрителю очень древнюю истину. Его картина, в сущности, о том, что на земле нет более надежного ремесла, чем ремесло гробовщика, и что при старухе с косой можно не только жить, но и наживаться.

Такое запоздалое открытие у нас никого не взволновало бы, не будь некоторых исторических и национальных обстоятельств.

Сюжет фильма развивается вокруг смерти молодого израильтянина, павшего на войне. Израиль потерял в войнах двенадцать тысяч своих сынов, а память об умерших, святая у всех народов, у евреев имеет еще и свои особые черты.

Евреи ходили под смертью во все века. Возможно, потому и нет другого такого народа, который вкладывал бы столько средств и сил в заведомо безнадежную борьбу с травой забвения. У нас посмертные ритуалы не имеют временных ограничений: сколько живому жить, столько ему и поминать своих покойников. В Израиле принято, чтобы родители печатали воспоминания о погибшем сыне. Не на продажу и не для распространения. Книжечка встанет в ряд себе подобных в семейных архивах и будет желтеть, покрываясь архивной пылью. Родители, однако, верят, что письмена не истлевают, хотя все на свете тлен.

Евреи не только никогда не забудут дорогу к могиле дорогого человека, но и будут созывать к ней людей: на тридцатый день смерти, и на третью годовщину, и на тридцатую. В израильском быту оповещают об этих сроках всех-всех. Расклеивают на столбах траурные объявления. Напоминают через газету, помещая фото улыбающегося, вечно молодого покойника в военном берете.

День памяти павших в борьбе за Государство Израиль, его официальные церемонии, массовые хождения на кладбища, по местам боев, к памятникам и мемориалам в этот день, масштаб и характер самих этих памятников, — все это тоже несет на себе печать исконного еврейского отношения к смерти.

При таком отношении можно себе представить, что тем, кто подрабатывает на ней, среди евреев живется особенно неплохо. Тут недалеко и до наживы. И до спекуляции памятью павших на войне тоже.

И вот молодой режиссер решил вторгнуться в эту специфическую область. Он сделал это нарочито тупым инструментом. Поставив в центр фильма спекуляцию на смерти, он дал картине лобовое название "Аит". То есть "Стервятник". Таким образом режиссер заранее заклеймил главного героя, а затем в подтверждение своего приговора придумал фантастические сюжетные ходы, плохо вяжущиеся с действительностью. Да еще наложил краски погуще и погрубей, чтоб не отстать от беспощадного западного кинематографа.

В принципе такой подход у нас никого не может удивить. От западного кинематографа израильтяне никогда не отрывались. Тем более они привычны к плодам своих собственных правдоискателей и разоблачителей. И даже весьма одобряют самые бурные атаки на общественные язвы, неважно, действительные или мнимые. Да здравствует свобода слова в самых резких выражениях!

Но резкие выражения всегда кого-нибудь задевают. Задетые всегда протестуют. Протесты в силу описанных настроений почти всегда мало помогают.

Хотя у Иеши получился немножко лубок, кое-кто мог вполне узнать себя в его фильме и запротестовать. Но уж родственники-то погибших, казалось бы, должны были сказать молодому режиссеру большое спасибо.

Однако молодой режиссер не учел национальную психологию. Он опрометчиво задел единственную еврейскую черту, которая не терпит соревнования с любыми другими, пускай тоже очень еврейскими чертами.

Говорить о покойнике плохо не принято у всех. У евреев, как оказалось, даже рядом с его именем нельзя говорить ничего плохого.