Признание в любви

Вечерние новости по телевизору: в соседнем районе разрушения, обошлось без жертв. Некоторые дома пострадали, есть обвалившиеся. Метрдотель не ошибся, а ведь мог.

– Не напрасно ты пела Окуджаву.

– Повезло в главном.

26 Сентября. Мариинская больница.

Приёмный покой… какое безысходное название. Отдельное здание, Т-образный коридор, тусклый свет, вдоль стен стулья. Довольно много людей. Редко слышна речь. О чём здесь говорить? О непредсказуемости здоровья, которое желают при встрече: «Здравствуйте» – этим зачастую и ограничиваются. Выходит врач, называет нашу фамилию. Моё напряжение заставляет сразу встать. Он проверяет, что написано: пол женский – перепутал. Поднимается Ира.

– Сожалею, что не ошибся.

После быстрого осмотра ждём долго. Пробуем ходить – больше нервничаем, сели. Привозят носилки, на них мужчина. Приходит другой врач, санитары передают бумаги, что-то обсуждают и расходятся, каждый в свою сторону. Слышен стон. Ира сжимает пальцы. Я накрываю кулачки большой ладонью. Какие они холодные.

– У тебя имя – «мир» и «покой». Так и будет.

Народ в коридоре парами, есть по три человека. Привезённый один. Ухожу и возвращаюсь со смотревшим его врачом. Появляется второй, закатывают носилки в кабинет.

Получаем направление и уходим сами.

В лечебном корпусе, несмотря на позднее время, Протченков встречает сам, – похоже, дожидался, смотрит, что нам написали: «Не страшно, вылечим».

Семиместная палата, единственное свободное место. Нога болит, выдают глаза и сжатый рот. Кровать в углу. Тихонько разговариваем, точнее, пытаюсь я: успокаиваю, отвлекаю, – не помогает. Заходит дежурный врач, показывает на часы. Замолкаю. У Иры на глазах слёзы:

– Не оставляй меня. Пожалуйста… Не оставляй…

– Как ты такое можешь подумать? Я тебя никогда не оставлю.

С горечью осознаю, что у Иры близких уже нет. Только я… и я ухожу. Оставляю одну. Надеяться ей больше не на кого – никого нет… и не будет. И ничего не будет. Чтобы понять Ирочку, нужно войти в её ранимый внутренний мир, который сейчас рушится, весь. Юра рассказал, к сожалению, потом, что она, в детстве, лежала в больнице и с тех пор панически боится крови и врачей. Когда училась в институте, отец водил её на сдачу крови, держал за руку. А я? Я – последняя надежда… оставляю её.

– Мы всегда будем вместе. По-другому не может быть, ты для меня всё.

Наклоняюсь, прижимаю к себе. Дрожит, руки сжимают меня крепко-крепко. Губы холодные. Сколько проходит времени, не знаю. Её сердце стучит, моё тоже. Понемногу успокаивается. Я нет.

Заглядывает дежурный врач: «Собирайтесь, я же просил, давно пора». Двери в корпусе заперты. Пытаюсь договориться ночевать в коридоре – там больные на каталках, места нет. Просил разрешить посидеть – отругали: «Нам из-за вас в первый день попадёт, и так койку вам специально освободили».

Ире становится чуть легче, или она мне старается показать, не пойму.

– Иди… вызови такси.

– Метро до двенадцати, успею.

– Поезжай на такси.

В другое бы время улыбнулся: давно пора привыкнуть, – греческое имя, создаёт покой, – не для себя. Отворачивается к стене, глаза опять влажные. Наклоняюсь, целую.

– Хорошо, хорошо.

Поворачивается.

– Вызови сейчас.

– Машина будет через пять минут. Не успею отсюда выбраться, ещё не знаю, как. Не переживай за меня.

– Поздно уже. Иди.

Сижу. Сзади голос: «Вы ещё тут? Да что это такое». Извиняюсь: «Всё, всё, всё, убегаю». Встаю, отхожу.

Врача нет, я возвращаюсь. Опять дрожит, тщетно пытаюсь успокоить.

Рядом опять появляется раздражённое лицо, но молчит. Треплю Иру за ушко, грожу пальцем. «Так её, так её», – поддерживает врач. Общими усилиями вызываем подобие улыбки. Он кладёт руку мне на плечо. Поднимаюсь.

– Спокойной ночи. Сказал же Протченков, что нервничать даже повода нет. Рано утром приеду.

Целую. Губы стали теплее, но солёные.

– Не приезжай рано, выспись. Ты устал.

– Я устал? Тебе лечиться, тебе и высыпаться.

– Постараюсь.

В дверях оборачиваюсь, поднимаю руки, сжимаю ладони – мы вместе. Вижу шепчет: «Такси» – киваю. Врач доводит до служебного лифта, стоит, пока не закроются двери. Понимает, что я вернусь.

В ушах набат: «Не оставляй меня…» Разве можно уходить, если любишь? Любовь, прежде всего, – ответственность.

Хитрый служебный лифт, снизу без ответа не вызвать. Из машины – смс Ирине: «Еду». Минут через десять ещё одну, чтобы напрасно не волновалась: «Дома. Спокойной ночи. Привет от Бэтси». Киношное «наши люди в булочную на такси не ездят» – справедливо. На вокзал, в аэропорт, в крайнем случае из гостей, когда трудно бывает ногами дойти. Не мог раньше представить, что с этого времени непривычное словосочетание войдёт в мою, конечно же, нашу, жизнь: дом, такси, больница. Такой неравномерный маятник между домом и больницей, с сильным притяжением в одну сторону, притяжением любви. Автоматически отпала толкотня в транспорте и потеря времени, не один час в день. Осталась единственная забота: здоровье Ирины, всё остальное исчезло.