Ничто так не проветривает мозги, как хороший удар битой с разворота.
Я вздрогнула, роняя звезду, а кое-кто, определенно не- званый, бросился мне навстречу. Он схватил меня за воротник летяги, грубо толкнул и рывком вдавил в дверь, на несколько сантиметров приподняв над полом.
– ТЫ?! – повторно взвыл он, встряхивая меня, как куклу.
Я до смерти перепугалась.
Руки чужака, упершись в горло, не давали дышать. И пусть я поняла, кто это, а все же…
Унни считала мою панику. Следуя недавнему приказу, энергия не выбросила меня прочь, но самовольно отпихнула противника силовой волной.
БАМС!
Человек отлетел на дальнюю сторону коридора и врезался в вешалку с одеждой, слишком старую для такого стресса. На гостя последовательно рухнули моя цветочная шляпа, бита, корзина с мячами для тринапа и подвесной шкафчик.
– Ой, – сказала я в наступившей тишине.
–
– Ащпркхвц… – просипел противник, и нога в аккуратной туфле, торчащая из-под завала, слабо дрыгнула.
Я сглотнула и снова вжалась в дверь – уже вполне самостоятельно.
– Анте? – проблеяла я. – Теннет?
Может, родное имя его задобрит? Хотя, произносимое таким писклявым голоском, скорее взбесит.
Из-под вещей раздалось грозное, несгибаемое:
– Ты или не ты? Вы или не вы?
…Мне всегда нравилось, как он скачет по местоимениям в моменты накала страстей. Сам Анте говорил, во всем виноват его любимый мир, где он частенько жил до наступления 1147 года: там якобы не было сложностей с «выканьем/тыканьем», вот он и путается в нервных ситуациях. До сих пор.
Путаться девять веков – тот еще симптомчик.
– Что «я» или «не я»? Изъясняйтесь точнее! Или вас еще чем-то стукнуть, чтобы в голове прояснилось? – поняв, что не убила Теннета, я разъярилась, как боевой петушок.
В ответ бог-хранитель – ныне гордо именуемый падшим – на карачках выполз из-под развалин шкафа и попробовал убить меня взглядом.
Тоже старомодный способ.
Не сработало.
Тогда Давьер обреченно встал, отряхнул дорожный костюм – как всегда, с иголочки – и на полном серьезе спросил:
– Ты богиня?
Вот тогда я испугалась, что вешалка все-таки нанесла ему ущерб. Карл не простит мне брата-кретина.
– Если это комплимент, то уберите знак вопроса, – от души посоветовала я.
Анте аж зашипел и, растопырив пальцы, снова шагнул на меня. Я хлопнула в ладони, и мячик для тринапа стукнул гостя по затылку, напоминая, что нехорошо нападать на девушек у них же дома.
– Когда это произошло? – пророкотал Анте. – Почему вы не сказали мне?
– Что «это»? О чем?!
– О том, что они все-таки отдали тебе мою силу! – взбесился Давьер.
Я совсем растерялась:
– Подождите, Анте, вы про мой танец?.. Песня, звезда, все такое?.. Это кровь Рэндома, а не ваша сила. У меня нет вашей силы. Она же в том амулете, что на груди Авены, что в Пустошах Хаоса, что прах-знает-где… Или… – Я нахмурилась: – Стоп. К чему такие вопросы? Что опять не так в этой нашей горе-Лайонассе?
Хранитель подошел, брезгливо, двумя пальцами, ухватил меня за подбородок и покрутил туда-сюда, всматриваясь. Так оценивают прикус лошадей. Я высунула язык и скорчила рожу.
Лицо у Анте было таким интригующе-обиженным, что я даже не позволила унни наподдать злодею еще одним выверенным пинком. Хотя она просила, да.
– Не врете, – вывел Анте.
– Да что случилось-то?!
Но Давьер уже мерил коридор нервными шагами, нимало не смущаясь разрушений и флегматично перешагивая вещи.
Из норки в стене за ним наблюдали мышки. А за ними – с жердочки в гостиной – следил Марах. Я смотрела на Анте, бормочущего себе под нос что-то на чужом языке. Анте смотрел в пол.
И зачем нам, спрашивается, театры – при таких-то сценах…
Как всегда, хранитель ушел в интровертный отрыв за полсекунды. Рядом с такими, как он, нет ничего проще, чем почувствовать себя пустым местом. Он божественно легко умеет удалять всех из жизни – как из своей, так и вообще.
– Анте, если вы обуздали свои маньячные рефлексы, проходите в гостиную. Я сейчас подойду, – вздохнула я, в сотый раз вспомнив: переделывать людей бессмысленно.
Принимай такими, как есть, или уж не выдавай им запасные ключи от дома.
– D’accord. Мне виски со льдом, – сказал Давьер, развернулся и, не сбиваясь с шага, двинул в комнату.
Будто я предлагала.
Повернувшись к мышкам, я развела руками:
– И как я могла по нему скучать?..
Когда я зашла в гостиную, Анте Давьер уже сидел, откинувшись на стуле так, что тот жалобно всхлипывал, качаясь на двух ножках, – не стул, а убитый горем пленник, боящийся закричать.
Ступни хранителя лежали, перекрещенные, на журнальном столике. Одна рука поправляла шейный платок. Вторая держала тлеющую – и когда он успел? – сигарету.
– Анте, признайтесь: наглость у вас – признак расшатанных нервов? – вздохнула я. – Или вам просто нравится меня бесить?
Проигнорировав мой ни разу не риторический вопрос, Анте задумчиво протянул: