Призрачные рощи

– Есть многое в природе, друг Горацио, что вызывает у меня недовольство. И чуть меньше вещей – непонимание. А непонимание вкупе с недовольством… Что ж, чтобы разобраться в таком вопросе, не грех и заколоть три отары овец, чтобы, Прыгая при помощи их слабых искр, хотя бы слегка сократить себе далекий путь из Хейлонда в Шолох… Я выехал сразу после того, как дерганый слуга-вампир описал мне «дивное создание», напавшее на него в моих покоях. Создание, до странности похожее на вас. Семь суток дороги без отдыха и реки овечьей крови. И все ради ваших дурацких тайн, Тинави.

– Это явно не начало истории! – отметила я, опускаясь на диван.

Давьер раздраженно вздохнул и рассказал все по порядку.

* * *

Рассказ Анте Давьера

Был прекрасный февральский вечер в Тилирии. Ледяной ветер дул с залива; запах гниющих водорослей висел над городом; камни набережной, потемневшие от воды, срывались вниз – очень небезопасно – вкупе с криками портовых грузчиков, похожих на раскормленных чаек. Небу надоели границы, и оно рухнуло всей своей черной тяжестью на море, придавив его силой, бесконечностью, временем: до рассвета ты не шевельнешься. И море даже не дышало. Замерло, как лед.

Тех, кому холодно, такая красота не греет. Но тех, кто ценит надрыв, сжигает почти заживо, что только в удовольствие таким.

В особняке на пирсе гремел прием в мою честь – я люблю, когда меня восхваляют, а потому смотрел на жизнь весьма оптимистично.

Наше путешествие с господином Дахху подходило к концу.

Мой чемодан был полон денег, блокнот энциклопедиста – данных, и все намекало на то, что пора возвращаться домой.

В какой-то момент к нашему столу подошли познакомиться два шолоховских мигранта, ныне – караванщики, совершающие рейды между Тилирией и Иджикаяном. Мы поговорили о жизни в столице, я отрекомендовал им Дахху как восходящую литературную звезду, и, пусть он нещадно бил меня ботинком под столом, они поверили. И впечатлились. Ведь главное – обложка, и было бы странно, если бы за свою долгую жизнь я не научился подбирать товарам упаковку. Это, черт возьми, первое, чему учатся в моем любимом мире. Мечтателей там жрут целиком, как птиц-овсянок, покрыв голову салфеткой, и печально, Тинави, что вы такое не попробуете – везде запрет, жалеют птичек.

Уши друга нашего Дахху пунцовели так, что светились красным сквозь шапку, но ему, очевидно, было приятно. И гостям – не меньше. Они даже заказали ему биографию одной шолоховской шишки в подарок.

Когда господин Смеющийся удалился, заранее издерганный возложенной на него миссией, мы с купцами продолжили беседу. Мне было интересно: не заходят ли их караваны в Пустыню Тысячи Бед? Случайно, не делают ли крюк в проклятые земли?

Конечно, делают, признались мне, старательно подмигивая. Остовы Мудры, уничтоженной драконами, – это ведь счастливый билет в богатство. Не всякому хватит смелости и наглости его купить, но коль купил – ты обеспечен. И дети твои. И внуки. И правнуки.

– В Запретном квартале Мудры и сегодня находят артефакты со времен хранителей. Боги жили там, как простые люди, вы можете себе такое представить? – таинственно шептали купцы.

– Не могу, – сокрушался я, веселясь. – Боги? Не представляю. Вообще не представляю.

– Однажды наш коллега из Иджикаяна даже раскопал апартаменты Теннета! – сообщал мне торгаш потолще, набивая цену. – Хотелось бы вам сувенирчик от хранителя времени, а?

– Да, – честно признался я.

Если эти товарищи сейчас вынут из-под полы что-нибудь из моей старой виллы – я буду очень доволен. Бритва, пресс-папье, портсигар – всему порадуюсь. Как говорил классик, мое «сердце из отвердевшего пепла не поддавалось самым сильным натискам повседневности, но уступило первому натиску ностальгии».

– Вот и нам бы хотелось… – вздохнул купец, жирно перечеркнув мои надежды. – Но все старые запасы продали, а новых теперь не видать.

– Отчего это?

– Боги снова живут в Запретном квартале Мудры. А они не любят воров. Выпьем же за принципиальность хранителей наших! – и караванщик поднял вино для тоста.

Я в ответ расплескал из бокала свое.

И не потому, что я нервный, Тинави, не надо на меня так ехидно смотреть. Просто сердце мое забилось, забилось страшно, как у последнего смертного, ступившего вдруг на развилку судьбы.

Верный признак того, что включилась «чуйка». К словам торговца надо было прислушаться.

– Боги вернулись? – спросил я, ослабляя шейный платок.

Ибо: кто вернулся-то?

Кто? Дану и зайка моя Селеста всегда были в некоей изоляции, одна слишком бойкая, другая слишком чистая. Лайонасса стала им инкубатором, а дальше – пф… Живите, как живете, лайонассинцы, а чтобы кто-то из моих сестер пошел в пустыню – странная идея, Босху и не снилась.