И в тот же момент я увидела Горди. У меня аж пальцы на ногах зашевелились. Катастрофа!
Колдун стоял у входа в амфитеатр, и вся его поза сквозила злостью: «Предательница!»
Я тяжело сглотнула: оказаться зажатой между Селией, с которой у нас, кажется, только стали налаживаться отношения, и Гординиусом, за которым я бегаю уже прах знает сколько, – это какое-то тотальное невезение.
Меж тем Горди развернулся и стремительно пошел прочь своей знаменитой походкой – так ходила бы фея, разучись она летать.
В тот же момент громко зазвенел колокольчик, приглашая гостей к арене. Заждавшаяся публика с готовностью кинулась занимать лучшие места – и поглотила волшебника.
– Подождем, пока пройдут нетерпеливые? – предложила ассистентка шефа.
– Нет, мне надо СЕЙЧАС! – взвыла я, кидаясь в гущу людей.
– Ах, вы настолько любите театр?.. – удивилась коллега.
Минут десять я бегала по окрестностям кленовой рощи, вопя: «Горди-и-и! Это случайность, я пришла одна-а-а-а! Клянусь!», но никто, конечно, не откликнулся. Не считая парочки дриад, которые вылезли из деревьев в ночных сорочках и витиевато пожелали мне долгих лет счастья и здоровья (нет).
– Продолбали мы наш шанс на тайну, милая унни, – наконец, вздохнула я и грустно опустилась на пенек.
Умолкнув, я впервые за это время прислушалась к тому, что происходит у меня внутри. А там… А там звучала музыка.
–
Я озадаченно моргнула: что за ерунда? – и тотчас поняла, что уже мои губы противоестественно открываются, вознамерившись – страшное дело – петь.
«О, прах!» – хотела сказать я, доставая из кармана желудь-амплуарий.
Но получилось:
– Оп-пра-ра-ра-ра-ля!
Оказывается, ты становишься зомби, даже если не дошел до спектакля.
В голове исчезли все привычные мысли и воцарилась песня. Не прошло и минуты, а мы с энергией унни уже хором пели и плясали, слегка марионеточно, попеременно то врезаясь в кусты, то сваливаясь в овраги.
Магия амплуария профессионально овладевала сердцем.
Не в силах сопротивляться, я щелкнула пальцами, потратив немного кровавой унни, и музыка тотчас заиграла наяву: прямо из воздуха сплетались звуки трех клавесинов, барабана и, конечно, звезды вечера – треугольника.
Тряся головой, как сумасшедшая со стажем, я радостно двинулась в колючий ельник. Дай пять, старая сосна! Привет, белка, садись мне на плечо! Медведи, у вас перекус? Перекусывайте, не мешаю!
И, помахав им на прощанье, – дальше, по сломанному стволу, как по мосту.
Хей, шишка, а ну-ка, полетай-ка, как смычок композитора!
Цветы – щелчок пальцами – раскрывайтесь!
Привет, олень, пошли со мной, пусть на твоих рогах появятся бубенцы!
Пружинистым шагом, то одним боком, то другим поворачиваясь к тропинке, собирая себе потихоньку свиту из лесных жителей и нещадно закидываясь кровью –
Соседи, делавшие полночное барбекю и ставшие свидетелями моего танца, пороняли вилки и челюсти.
–
Музыка оборвалась. Конечности вернулись в мою юрисдикцию. Птички и зверьки, фырча, стали разбредаться, и я, глядя им вслед, задумалась: а они шли за мной по своей воле или желудь жестоко надругался и над сознанием лесной фауны тоже?
– Всем спасибо, мы отличная группа! – на всякий случай поблагодарила я, рупором приставив руки ко рту.
– Раааа! Аааа! – завопил олень, тряся колокольчиками на рогах и перемахивая через забор.
И опять же: радость то, возмущение?..
– Жуть, – подытожила я.
–
Я поднялась на крыльцо. Открыла дверь – ой, прах, запереть ее второпях забыла! – и зашла.
Свет зажигать не хотелось, и вместо этого я прошептала заклинание и наколдовала на ладони белую мерцающую звезду.
Но не успела она разгореться, как из темноты коридора донесся разочарованный, яростный рык:
– Так это все-таки ТЫ?!
23. Мне немного виски, пожалуйста