Призрак со свастикой

— И снова здравствуйте, фрау Кирхнер, — с ядовитой улыбкой поздоровался Павел. — Присаживайтесь.

Горничная стала белой, как известка. Ее вернули в комнату для допросов довольно быстро, засекли в ближайшей хлебной очереди. Она затравленно смотрела по сторонам, губы ее подрагивали.

— Я не понимаю, — прошептала она. — Мы уже говорили…

— Вот змеюка страшная… — в сердцах процедил Сенцов. — Прав ты был, Репницкий, нельзя такую оставлять на свободе…

— Садитесь и не оправдывайтесь, — приказал Павел. — Теперь рассчитываем услышать от вас только правду и ничего, кроме правды. В противном случае тюрьма на долгие годы станет вашим домом. Баронесса Луиза Шлессер. Все, что вам известно.

— Но я не думала, что это имеет значение… — стала выкручиваться горничная. — Конечно, я все расскажу, хотя господин гауляйтер запретил упоминать эту тему…

Похоже, Леманн был тот еще жук, своего не упускал. Баронесса Шлессер — вдова не очень богатого, но владевшего неплохим замком полковника люфтваффе — обладателя гордого титула. Барон попал в опалу, сгинул зимой 42-го в окрестностях Сталинграда. Вдова осталась. Проживала в замке Мезель, история которого весьма запутана. Замком владел некий промышленник, разорившийся в начале 30-х. Поместье приобрел кто-то из городской ратуши, потом оно досталось немецкому генералу от инфантерии, но и тот через год продал землю со всеми строениями, когда собрался переезжать в Берлин. Так что родовым для Шлессеров это поместье не являлось, но принадлежало семье на всех законных основаниях. Семья вела светский образ жизни, отмечалась на балах, пафосных партийных сборищах. Детей у Шлессеров не было, единственный сын умер еще в младенчестве, отчего супруга барона надолго погрузилась в меланхолию. В доме имелись слуги, сквер, доходные конюшни, на которых трудились покорные поляки, а потом и прочие остарбайтеры. С 42-го года, оставшись одна, баронесса прозябала в одиночестве. Доходы сократились, остались лишь старые денежные накопления и небольшие проценты по ценным бумагам. Луиза научилась управлять машиной, посещала детские приюты, где жертвовала сиротам тысячелетнего рейха небольшие суммы, посещала сельские школы с той же целью. Все это было, скорее, от скуки, чем от желания реализовать позывы к благотворительности. С годами она все реже швыряла деньгами. «Добропорядочной» Анне эта особа сразу не понравилась. А вот гауляйтера она чем-то зацепила. Она понятия не имеет, когда и где они познакомились, но страсть была нешуточной, во всяком случае, со стороны баронессы. Война не мешала, Леманн ловко совмещал свои похождения с поднятием духа вверенного ему населения. По мере развития осады встречаться становилось сложнее, но удавалось. Любовные амуры облегчались тем, что супруга с детьми находилась в Мюнхене… В апреле они уже не скрывались. Она могла приехать в Креслау, имея специальный пропуск, ждать Леманна у него дома, игнорируя осуждающие взгляды прислуги. Или он бросал вдруг все дела и устремлялся в Мезель…

— Где замок? — перебил Верест, раскладывая карту.

— Я никогда там не была, — надула губы горничная.

— Тут, — ткнул в карту пальцем Репницкий, подойдя к ним.

Указанное место находилось за городом, в северо-западном направлении, в стороне от железной дороги, протянувшейся на запад. Это были уже предгорья, извивалась речка Лея, петляющая и по Креслау. Замок Мезель значился на карте. Населенных пунктов поблизости не было. По прямой до городских предместий было километра четыре.

— Когда в последний раз господин Леманн посещал баронессу в замке? — спросил Павел.

— Я подозреваю, что примерно за неделю до того, как он… уехал, — выдавила горничная. — Герр Леманн всеми днями был страшно занят, ну, вы понимаете… Его чуть не убило осколком разорвавшегося снаряда… Он появился уже к вечеру, помылся, переоделся и уехал на своем «Мерседесе» в сопровождении мотоциклетного экипажа… Вернулся через пару часов, какой-то раздосадованный, нервный, от него пахло духами… Я уже знала, как пахнут духи баронессы, она пользуется французским парфюмом «Femme» фирмы «Роша»… После этого, мне кажется, они не встречались…

— Я не понимаю, — пробормотал Верест, — если это было 22–23 апреля, то разве кольцо вокруг города еще не замкнулось? Гауляйтер и его любовница свободно шастают туда-сюда, и никакая пуля их не берет…

— Там не было наших войск, — пояснил Репницкий. — Мы пробивались с севера и юга, в той местности дальше Пандау не прошли. Образовался выступ длиной в десять километров. А южнее — горы, где только альпинисты и пройдут. Так что могли безбоязненно использовать эту дорогу. Рисковал, конечно, гауляйтер, наша разведка забредала и в эти края…

— Свободны, фрау Кирхнер, — бросил горничной Павел и добавил: — Из города не выезжать!

Обрадованная горничная устремилась к выходу. Офицеры задумчиво смотрели, как она спотыкается на пороге. Джентльменов в этот момент не нашлось, и дверь громко захлопнулась.