Призрак Заратустры

Гуля села и выслушала перемежаемый не самыми приличными выражениями рассказ о непотребстве, которое позволяют себе взятые ею под опеку ханские благоверные.

Вадим ждал, что она разделит его возмущение и кинется проводить воспитательную работу среди обнаглевших распутниц, но просчитался. Она протерла заспанные глаза и уставилась на него, как на дурачка.

— Они предлагали, а ты их прогнал?

— Ну, да… А что я должен был сделать?

Она хихикнула.

— Тебе что — не нужно? Сам справляешься?

Кровь прилила к его щекам, ожгла посильнее, чем горячий дух, шедший от костра.

— Ты не поняла! Я не в том смысле… — Вадим зачастил, как школьник, доказывающий учительнице, что урок он выучил, но от волнения позабыл. — Это как-то… не по-советски… Женщина — тоже человек, нельзя ее употреблять, как… как…

И совсем запутался.

А Гуля, видя, что он нуждается в просвещении, оседлала любимого конька:

— Как это не по-советски? Ты разве не знаешь, что после революции были дебаты по половому вопросу? Собирались внести пункт о правах комсомольцев на физиологические потребности.

— Серьезно? Не слыхал…

— Жаль, что не внесли, тогда комсомолка отдавалась бы комсомольцу на законных основаниях без обязательств, любви, регистрации брака и прочих буржуазных анахронизмов.

— По-твоему, любовь — это анахронизм?

— А что еще? Она делает комсомольцев и коммунистов мягкотелыми, отвлекает от классовой борьбы… Вместо того, чтобы строить социализм, они охают и открыточки с амурчиками друг другу дарят. Пошлое мещанство! На потребностях не надо зацикливаться. Сбросил напряжение, и живи дальше — учись, трудись, воюй с недобитками!..

Она вошла во вкус, шпарила, как по писанному. Эти суждения Вадиму были знакомы, их популяризировали радикально настроенные психи, именовавшие себя врагами капиталистического ханжества. В начале двадцатых они создали общество «Долой стыд», разгуливали голышом по улицам Москвы, Харькова, Саратова и других крупных городов, твердили, что истинные коммунары презирают одежду, скрывающую телесную красоту, и ратовали за отмену условностей в отношениях между полами. До того распоясались, что попали на заметку к самому Бухарину — он припечатал их на четырнадцатом съезде ВКП(б), осудив деградацию и разложение молодежи. Против «голозадых» развернулась кампания, нарком здравоохранения Семашко выступил с публикациями о вреде беспорядочных половых связей и хождения без одежды. Милиции были даны соответствующие инструкции, и с противниками сексуального консерватизма покончили в считанные месяцы.

Гуля продолжала ораторствовать, но Вадим уже собрался с мыслями и пресек ее вредную демагогию:

— Это не я от жизни отстал, а ты. Читала «Двенадцать половых заповедей р-революционного пролетариата»? Нет? Почитай, полезная книжка. В ней сказано, что для выполнения исторической миссии р-рабочий класс должен избегать аморальных действий. Семья — ячейка общества, а то, чему ты учишь своих любодеек, порицается на всех государственных уровнях.

Только так и надлежало с ней разговаривать — сухо, с цитированием плакатов и циркуляров. Иначе не дойдет.

Обвиненная в отсталости инструктор Перпелкина скисла. Глядя на Вадима, часто-часто замигала.

— Правда? В Москве уже все по-другому? Я и не знала… У нас с новостями не очень…

— Значит, будешь знать. И передай этим… чтобы впредь ко мне не приставали. Не поддамся.

— А как быть, если им хочется? Сам же сказал: они тоже люди…

— Пусть действуют честь по чести. Вон Павлуха жениться согласен. Почему они на меня слетелись, а не на него?

— Павлуха? — Гуля прыснула. — Да какой из него жених! Губошлеп… А остальные — старичье. Тут из мужиков только ты и есть, вот девчата и вьются вокруг тебя, как пчелы.

Вадим поймал на себе ее взгляд с поволокой. Бесенок-прельститель выглянул из-за левого плеча, куда был недавно спроважен, и озорно шепотнул: а если б не Эльмира с Онахон, а эта кучерявая беляночка вздумала охмурить тебя — устоял бы? Стал бы долдонить про ячейку общества или наплевал бы на Семашко с Бухариным и ухнул бы с головой в омут?

Вадим велел бесенку заткнуть варежку, но вынужден был признать, что маленький охальник отчасти прав: цыкнуть на Гулю, как на шелудивую собачонку, язык не повернется. Она прекрасна, словно златокудрая богиня, а на богинь не цыкают. С ними надо обходительно, с тактом и галантностью… а это невесть куда может завести. Не хотелось бы проверять.

Благодарение азиатским богам, она вела себя не так, как ее приятельницы — титьки не выпячивала, одежд не срывала, «танец осы», который называют модным термином «striptease», не исполняла. Сидела себе на чурбачке, смотрела в огонь, лепетала, будто извиняясь:

— Ты их не ругай, у них своя культура. Восток он, знаешь… тонкий. Я с ними уже не первый месяц цацкаюсь, а все еще понять не могу, что у них на уме. Иногда такое отчебучат — хоть стой, хоть падай…