Призрак Заратустры

— Ассириец або индус, — определил научник. — Схоронен около двух тысяч годов тому взад. Не похоже, чтобы его подвергали бальзаму. Скорее, то е природна мумификация.

Вадиму это показалось маловероятным.

— Возможно ли, что за две тысячи лет он не истлел?

— Вместилище имеет добрую закупорку. Тамо, унутре, е особая атмосфера, коя препятствует распаданию плоти.

И он вкратце поведал о трупах доисторических людей, найденных в ледниках и торфяных болотах.

— Но здесь не ледник, и не болото, — упрямствовал Вадим. — Как же он не р-разложился?

— У пустыне е низкая мокрость. Она замедляет действо гниения.

Серб достал из кармана лупу в деревянной оправе и навел ее на погребенного.

— Дивный облик… вельми дивный! С кем же он схож?

Хруща-Ладожского мертвец не интересовал, приват-доцент смотрел на ларцы.

— Х-ха! Да тут целый музей осчастливить можно. Предлагаю запротоколировать находку и переписать все сокровища — чин по чину, как полагается.

Научник не возражал, однако настоял на том, чтобы протокол отложили до завтра. Уже вечерело, а составление каталога драгоценностей грозило растянуться на несколько часов.

Условились, что займутся этим сразу после завтрака. Ларцы оставили в нише, которую Вранич прикрыл сверху брезентовым полотнищем.

Дежурить в эту ночь выпало Павлухе. Вадим удалился в палатку и, утомленный энергичным физическим трудом, уснул, как сурок.

Разбудил его истошный возглас:

— Покража! Вредностей нема… расхищены!

Вадим в подштанниках и с голым торсом вбежал в крепость. Там раскачивался на своих костлявых ходулях убитый горем серб. Перед ним зияла вскрытая накануне гробница. Мумия в хрустальном саркофаге покоилась в ней, никем не тронутая, а вот ларцы с подношениями исчезли.

Вадим остолбенел. В голове не укладывалось, что посреди бескрайних песков смог явиться вор и умыкнуть клад.

— Кто это сделал?

— Не ведаю… Маемо созвать коллектив и огласить прозивку.

— Что огласить?

— Перекличку!

Так и поступили. Собрали всех возле крепости, произвели поименную поверку и выявили недостающего — Хруща-Ладожского. Недосчитались и буланого коня — самого быстрого из имевшихся.

— Как так-то? — сокрушался Павлуха. — Я ж не спал! Как он мимо-то проскочил?

— Разиня! — Вадим наградил его звонкой оплеухой. — Полтавский вареник, фетюк ливерный… Знаю я, как ты караулишь! Тебе носорог яйца отдавит, ты и не проснешься!

Задать бы остолопу хорошую трепку, но не до него сейчас. Вранич пресек рукоприкладство и призвал как можно скорее начать преследование ворюги.

— Да я эту гниду самолично… на шматки… — Павлуха потер покрасневшую скулу. — Но разве ж его в пустыне выследишь?

— Выследишь, — подал голос доселе молчавший Мансур. — Я найду. Мэргэн хун хаа сайгуй ул мор хардаг.

Как пояснил полиглот Вранич, в переводе с монгольского это означало: «Мудрец видит след везде».

Не мешкая, тронулись в путь. Серб посчитал, что для погони хватит троих. Девушек и растяпу Павлуху оставили в лагере.

Двигались треугольником, вершиной которого был Мансур. Он сидел на Любаве — пегой кобылице, некогда принадлежавшей Сивухе. Вадим и Вранич ехали чуть сзади и по бокам. Лошади им достались поплоше, да и не очень-то ускоришься, когда приходится высматривать отметины, оставленные дезертиром, и вычислять, куда он направился.

Однако Мансур показал себя первостатейным следопытом и времени понапрасну не терял.

Неизвестно было, во сколько выехал Хрущ. По логике, это произошло еще ночью, под покровом темноты. Следовательно, фора составляла от трех до семи часов. За такой промежуток можно отъехать далеко, но Вадим уповал на то, что до крейсерской скорости мерзкий обманщик не разгонится, ведь его конь навьючен тяжелыми ларцами. Преследователи же скакали налегке и должны были наверстать расстояние.

Солнце приближалось к зениту, когда Вадим различил впереди, ниже линии горизонта, две точки — одну побольше, другую поменьше. Он пришпорил свою лошадь и обогнал Мансура. Вскоре точки увеличились в размерах и обрели очертания. Та, что была ближе, оказалась лежавшим на песке буланым конем. Подъехав к нему, Вадим соскочил с седла. Буланый не шевелился, бок его был разворочен тремя пулями.

Обойдя труп животного, Вадим остановился подле приват-доцента, который, скрючившись, наполовину зарылся в рыхлую песчаную мешанину, окрашенную в морковный цвет. В двух шагах от него валялась вывернутая наизнанку дорожная торба. Ни ларцов, ни оружия.

Рассыпчатая зыбь захрустела — это подбежал Вранич. Толкнул недвижимого Аркадия Христофоровича, тот перевернулся на спину, но не весь — башка с нечесаными лохмами отделилась от туловища и осталась на месте.

Вадиму доводилось в жизни видеть людей с отрубленными головами, но нынешнее зрелище показалось особенно жутким.

Научник присел на корточки, рассмотрел срез на шее того, кто еще недавно звался Хрущом-Ладожским. Поцокал языком.

— Посечена лепо! Убийца е великий майстер.

Мансур на расчлененное тело взглянул мельком. Походил кругами, глядя под ноги. Выдал:

— Убийц было трое или четверо. Приехали на конях. Убили быстро, все забрали и уехали.

— Куда?