Призрак ее пока не замечал: женщина сидела к Маре спиной и выглядела расслабленной. Как и дух на чердаке, она была полупрозрачной, точно клубящийся туман принял человеческую форму. Мара начала по стеночке пробираться к выходу. До нее доносились обрывки колыбельной на незнакомом языке, но звучало это как-то неправильно, будто женщина не могла попасть точно во все ноты.
Мара уже почти добралась до прихожей, и тут под ногой скрипнула половица. Она вздрогнула, сжав зубы. Женщина тут же замерла, а вместе с ней и кресло. Очень медленно она обернулась, и Мара прижала руку ко рту, чтобы не закричать.
За густыми волосами и платьем этого было не разглядеть, но плоть женщины уже сильно разложилась. Кожа вокруг глазниц обвисла, лохмотьями свисая со щек. Призрак, казалось, ухмыляется, но без губ, которые обозначили бы рот, сказать наверняка было сложно.
Мара крепко зажмурилась и попятилась, отступая, пока не задела плечом косяк. Когда она снова открыла глаза, женщина уже исчезла, а кресло дернулось, словно только что освобожденное от веса, и остановилось.
Мару бросило в холодный пот. Она продолжала отступать, не сводя глаз с кресла, приготовившись бежать при первом же движении. Желудок скрутило, но она отмахнулась от неприятного ощущения.
Двумя этажами выше, на чердаке, раздались шаги. Слишком четкие и знакомые – явно не медиумов.
– Проклятье.
Мара повернулась к ступенькам, но не успела сделать и шагу, как что-то упало ей на шею, сдавило и дернуло. Охнув, она попыталась стряхнуть непонятный предмет, тяжелый и царапающий кожу.
– Сюрприз, дорогая, – прошептал ей на ухо надтреснутый шепот, и у Мары кровь застыла в жилах.
Горло сдавило очень, очень сильно, когда костлявые руки дернули веревку. Мара попыталась высвободиться, цепляясь и пытаясь просунуть пальцы под удавку, но петля уже затянулась. Она открыла рот, позвать на помощь, но резкий рывок потащил ее к лестнице, отрывая от пола.
Она почти не могла дышать. Пробовала пинаться, но ноги лишь бессмысленно молотили по воздуху.
Мара открыла рот, но у нее получился лишь сдавленный бульк. Она не могла дышать, не то что говорить. Она вытянула руку. Пальцы лишь задели стену, она была слишком далеко, чтобы постучать.
Сзади гулким эхом разносились тяжелые шаги: Роберт Кант кружил вокруг своей добычи. Она не видела его, но чувствовала ледяные прикосновения хищника, игравшего с жертвой.
– Дорогая, почему же ты не кричишь? – промурлыкал он.
Мара цеплялась за веревку, пытаясь поддеть удавку кончиками пальцев, но никак не получалось. Легкие горели, в ушах звенело, перед глазами уже начало темнеть.
Ей будто бы послышался голос, но слова она разобрать не могла. Уже ничего не видя, онемевшими пальцами она дергала за веревку, но движения становились все более вялыми.
Вдруг чья-то рука обхватила ее за талию и подняла. Давление ослабло ровно настолько, чтобы пропустить тонкую струйку кислорода в ее измученные легкие. Голос что-то говорил, но слова она никак не могла разобрать.
К горлу прижалось лезвие, и Мара инстинктивно отпрянула, но боли не последовало. Нож просунули под веревку, медленно разрезая ее, нить за нитью.
– Мара, не шевелись. Не пытайся бороться, я сейчас тебя вытащу.
– Нил, – хрипло выдохнула она.
– Тише, тише, погоди…
От кислородного голодания у нее уже не осталось сил даже цепляться за веревку, и руки обессиленно упали ему на плечи. Она чувствовала, как он напрягается, одновременно удерживая ее на весу и перерезая веревку. С каждым движением нож прижимался к горлу все сильнее, но петля все же ослабла настолько, что Мара смогла вдохнуть чуть-чуть воздуха. Наконец веревка поддалась, и Мара, покачнувшись, упала вперед.
Сил выставить перед собой ладони уже не хватило, но это и не понадобилось: падение остановилось, ее удержали сильные и такие любимые руки. Знакомые огрубевшие пальцы массировали ей шею, и Нил приговаривал:
– Дыши, любимая. Все хорошо. Просто дыши.
Воздух никогда еще не казался таким сладким. Мара заставила себя открыть глаза и увидела склонившегося над ней Нила, бледного как смерть, с широко распахнутыми от ужаса глазами. Она попыталась улыбнуться, но не была уверена, какое выражение приняло ее лицо на самом деле.
– Ты вернулся.
– Тише, не пытайся говорить.
Пальцы, по-прежнему массировавшие ей горло, подрагивали, но не останавливались, потом переместились чуть выше, убрать прядь волос с лица. Мара попыталась погладить его по груди, но вышло слабое похлопывание.
– Почему ты вернулся?
Не отводя от нее взгляда, он покачал головой:
– Я знаю… ты не хочешь меня видеть, потом сможешь наорать на меня, как захочешь, обещаю… сейчас просто расслабься.