Призраки и художники

На первом этаже из-под закрытой двери Джейми слышно, как бегает по кругу и шелестит по игрушечным рельсам игрушечный локомотив. В Наташиной комнате почти тихо: Наташа слушает музыку в больших наушниках и не слышит никаких внешних звуков, в голове ее мечется дикий стройный шум: стучит ударник, взрываются крики, завывают солисты. Она лежит на кровати и подергивается в такт. Любой, кто войдет на этаж, уже из дальнего конца коридора услышит глухие удары ослабленного этого звука, что пытается вырваться из своей парной кожаной оболочки, напоминающей боксерские перчатки. На лице у Наташи пустое блаженное выражение Матиссовых возлежащих женщин. Ее лицо белокоже, овально, лучится юностью. Ее иссиня-черные волосы разметались веером по подушке с наволочкой, которую пора бы уже сменить. Постельное прямоугольное покрывало пестрит черными силуэтами то ли папоротников, то ли морских водорослей на алом фоне — когда бы не Матисс, дизайнер до такого ни за что б не додумался. Наташины руки и ноги свисают с кровати за пределами сбитого покрывала: белые, мягкие, расслабленные, подергивающиеся. Простовато для одалиски, но изгибы и линии не менее соблазнительны. Только вот, пожалуй, подергивания живописец не сумел бы запечатлеть.

В комнате Деборы (по-домашнему — Дебби) стучит пишущая машинка. Это старая механическая пишущая машинка с металлическим стуком и звоном: она выстукивает строчку, потом клацает каретка и музыкально — или почти музыкально — звякает колокольчик. Тук-тук-тук такатта́ такатта́ такатта́ клац динь такатта́ тук тук. Тишина. Дебби задумалась за машинкой, положив овальный подбородок на сцепленные продолговатые ладони, ее черные волосы изящно вьются у шеи. Ясно, откуда у Наташи ее красивые иссиня-черные волосы, кожа цвета слоновой кости. Дебби хмурится. Стучит по зубу (эмаль цвета слоновой кости, чуть темнее, чем кожа) овальным ногтем маренового цвета. У Дебби очень тесный кабинет — или студия. Тут стоит мольберт: когда не нужен, его отодвигают к окну, и свет из окна пропадает почти совсем, мольберт закрывает ярко-красные герани и кобальтовые лобелии, что растут в ящике на подоконнике. Дебби работает или за столом, или у мольберта, но не одновременно у того и у другого, как ей бы хотелось. Она редактор статей о дизайне в журнале "Место женщины", где пусть туманно, но продвигают мысль, что место женщины не только — и, может быть, даже не в первую очередь — у домашнего очага. Сейчас Дебби работает дома, потому что у Джейми ветрянка и они ждут врача, а врач не знает, во сколько точно придет или не придет, очень напряженный график. У Джейми тот же черный, с синеватым отливом, волос, что у матери и сестры, а ресницы над черными глазами даже длиннее. И кожа у него такая же белая, но вот прямо сейчас она вся покрыта — где гуще, где реже — забавными розовыми точками и бугорками — в основном того же оттенка, что у розовых бегоний с мясистыми листьями, хотя некоторые прыщи уже темно-оранжевые или цвета потухшего вулкана, с корочкой цвета умбры или охры. Телевизор включили для Джейми, но он сейчас не может ни на чем сосредоточиться, слишком уж сильно зудит сыпь: Джейми впивается в кожу обкусанными ногтями, трется о стулья. Дебби поставила его на кофейный столик, обтерла и раскрасила каламином, так что он стал похож на кекс, облитый сахарным сиропом, или на парижский гипсовый манекен: рыхлая обсыпающаяся розово-бежевая поверхность, грубый грим, шелушащаяся краска, скучный блеклый цвет, из-под которого настырно проступает сыпь ветрянки. "Боевой раскрас! — подбадривает Дебби сына, точками и штрихами нанося лечебную жидкость и размазывая ее по маленькому круглому животу и промеж многострадальных горячих ног. — И сахарная глазурь. Тут у нас будут полоски трех цветов". Дебби рада бы раскрасить его полностью — и в папоротниковый зеленый, и в кошениль, только бы он успокоился и отвлекся, но нужно заканчивать текст о новом веянии в дизайне кухонной мебели, о сумасшедших расцветках и потрясающих новых обтекаемых формах.

Стены в кабинете Дебби окрашены в лимонный цвет, висят фотографии Наташи и Джейми: на самых первых еще совсем голенькие младенцы, а дальше уже школьники со щербатыми улыбками до ушей; несколько крошечных ксилографий, герои сказок: русалка, старая ведьма с веретеном, медведь с двумя розами, и — в совсем другом стиле — маленькая картина маслом, на которой изображен стол: гиперреалистичный деревянный стол, на столе синяя ваза и маленький кубик Рубика. Есть еще две картинки в белых рамках, которые нарисовала Наташа, когда была помладше: ваза с водянисто-красными и фиолетовыми анемонами; платье на стуле: синее платье, серый стул, многообещающие складки и пустота вокруг — может быть, случайная, а может быть, и нет.