Призраки и художники

Сложив документ, Герда Небенблау убирает его в сумочку и достает присланное с ним вместе личное письмо.

Уважаемая доктор Небенблау!

Посылаю вам жалобу с описанием ужаса, который я пержила. Пжалуйста, отнеситесь к этой жалобе внимательно и, пжалуйста, помогите мне. Я так нещасна, я совсем утратила веру в себя, целыми днями лежу в постели и не знаю, есть ли смысл вставать и что-та делать. Обычно я живу ради творчства, но меня очень легко сбить, лишить желания творить. Порой все кажется таким мрачным и безсмысленным, что я смеюсь, истерически смеюсь от собствнных идиотских потуг с провлокой и пластилином. Зачем вить, зачем лепить? — спрашиваю я себя и не нахожу ответа. И я тогда думаю, что лучше б мне умереть, а после ужаса, который я только что пержила, я все больше склоняюсь к тому, что смерть — это единзтвенный выход. Психтерапевт из полклиники сказал, что надо просто выпрстаться из этого и жить дальше, но ему-та откуда знать? Он не умеет слушать, ему невдомек, что могут сделать другие люди, если — как он выразился — сумеют выпрстаться из этого, да и из чего "этого", в конце-та концов? Из черных мешков, куда засовывают трупы? Я видела их по телевизору. Наверно, мое никчемное тело лучше всего подходит для такого вот мешка. Пршу вас, помогите мне, доктор Небенблау. Я сама себя боюсь, а прзрение окружающих — последняя капля, мне не выпрстаться… впрст… прст…

Ваша с некоторой надеждой

Пегги Ноллетт

* * *

За увитым зеленью окном показался Перигрин Дитт. Он высок и держится очень прямо — точно столп. Седые, вполне еще густые волосы аккуратно зачесаны. Пальто кашемировое, оливкового цвета, с черным бархатным воротником. На трость — черную, лакированную, с серебряным набалдашником — он не опирается, просто изящно ею помахивает. Войдя в помещение, но еще не заметив Герду Небенблау, он останавливается возле божка, а потом долго и серьезно разглядывает гребешки, омара и крабов. Закончив наконец осмотр, он уважительно кивает, словно признавая их право на существование, и направляется к гардеробу. Молодая китаянка тут же подхватывает пальто и трость. Оглядевшись, он замечает даму, пригласившую его в ресторан. Кроме них, в этот ранний час здесь никого и нет.

— Доктор Небенблау?

— Здравствуйте, профессор Дитт. Садитесь, пожалуйста. Я как-то не сообразила спросить: быть может, вы не любите китайскую кухню? Я-то просто подумала, что это место так удобно расположено…

— Китайская кухня — разумеется, в достойном исполнении — одно из величайших достижений цивилизации. Такая изысканность, такой букет и одновременно такая простота! Тихая радость для стареющего желудка.

— Здешняя кухня мне очень нравится. С первого раза всех тонкостей даже не уловить. И я заметила, что среди завсегдатаев много настоящих китайцев, ходят целыми семьями, а это добрый знак. К тому же рыба и овощи всегда свежие.

— Тогда прошу вас быть моим проводником сквозь дебри этого меню. Я, разумеется, активный сторонник неизведанного, но здесь рисковать боюсь и "хрустящие жареные потроха" вкушать не готов. Кстати, вам нравятся устрицы на пару́ с имбирем и зеленым лучком? Такой насыщенный и в то же время нежнейший вкус…

— Я никогда не пробовала…

— Очень рекомендую. Они даже отдаленно не напоминают холодных устриц, уж не знаю, по душе они вам или нет. А хороши ли у них блюда из утки?… Не пересушены?