Призраки не тонут

«Китайская мудрость? Звучит неплохо. Только странно. Пожалуй, китайского видения искусства мне не понять»

– Спасибо, а что это значит?

Господин Менг кивнул своей спутнице и ушел сквозь толпу.

– Не спрашивайте, сеньор. Может быть вы это поймете со временем. В любом случае, это прежде всего красивые слова под впечатлением от увиденного. Его не многие способны понимать даже на родине. Я и сама порой теряюсь. Прошу меня извинить, сеньор Дельгадо. Нужно найти господина Менга, пока кто-нибудь еще не пал жертвой его мысли, – улыбнулась девушка и тоже растворилась в толпе.

– Я уже и забыл, о чем он говорил. Со временем забуду и об этой встрече, – решил для себя Исмаэль.

Он недолюбливал иностранцев, считая их своего рода пришельцами других галактик, и не стремился к контакту. Люсия, благодаря знанию испанского, в их число не входила. Да и говорила она редко.

Дельгадо плыл по залу и ощущал себя в центре собственного маленького мира. Его ковчег был переполнен благодарными наблюдателями. Они все понимали. А может и нет, но притворялись искусно, и это льстило, даже вдохновляло.

– Пестрая серость движется мне на встречу. Мне нравится ощущать коктейль ароматов их духов. Ваши улыбки и вспышки камер – лучшая награда. Бал прекрасен, и жизнь удалась. Как поэтично! Но это же я. Иначе не умею, – улыбнулся хозяин торжества.

Он уже добрался до конца зала и приготовился повернуть назад, но вдруг чихнул. Потом еще и еще. Глаза зудели и наполнились слезами. Запершило в горле. Аллергия вновь дала о себе знать. Исмаэль к ней привык. Краска художника ему и друг, и враг, но также неотъемлемый компонент, которому он отказывался найти альтернативу. Приступ кашля. Дельгадо прислонился к стене, достав салфетку, ожидая, что к нему сейчас подойдут и проявят заботу. Он любил вызывать жалость к себе. Это часто сближало с нужными людьми и позволяло продолжить ненавязчивый диалог, который вполне мог перерасти в нечто большее, от простого флирта до деловых предложений. Сейчас же никого рядом не оказалось. Придя в себя, Исмаэль вдруг осознал, что совсем один в этой части зала. Его картины остались без внимания, как и работы Рауля Хименеса, а также других его друзей. Сбежавшие посетители виднелись вдалеке и образовали очередь в другом конце галереи.

«Что случилось? Неужели кому-то плохо? Не могли потерпеть до конца вечера!»

Позабыв о недуге, Дельгадо поспешил туда, с беспокойством вглядываясь в спины людей. В той самой части зала находились работы Люсии, Сары и, конечно же, его собственные.

– Что здесь происходит? – спросил Исмаэль у пожилой сеньоры, стоявшей позади толпы.

– Говорят там чудо! Что-то невероятное! Это надо обязательно увидеть! – возбужденным тоном ответила женщина, вытягивая шею и пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Чудо? – улыбнулся Исмаэль, – чудеса мой конек.

Самодовольство и беспечность, поначалу затмившие разум, отступили, когда он услышал женский плач, а затем удивленные возгласы. Десятки эмоциональных экспрессий уничтожили мистическую иллюзию, царившую ранее, и это начало пугать его. Казалось, случилось что-то хорошее и плохое одновременно. Истерия и безумие.

Лица гостей были направлены на пустой участок стен. По крайней мере, Дельгадо думал, что он пустой, ведь именно там должны были быть выставлены работы Элоя Кальво.

– Разрешите пройти! Ну же, расступитесь, я Исмаэль Дельгадо, мне нужно увидеть! – он расталкивал людей, не заботясь о приличиях. Смятение вылилось в панику. Разум приказывал остановиться, но чувства заставляли прорываться вперед.

«Я видел его! Это все-таки был он! Пришел, несмотря на запрет! Что ты наделал, Элой? Не послушал меня и решил все испоганить?!»

Он почти добрался до начала очереди, но его снова оттеснили. Вжали в собственную картину «Сад святого Эмерия». Исмаэль создавал ее в момент сильнейшей депрессии, выразил всю глубину своих тревог и в итоге был размазан по ней толпой неблагодарных ублюдков.

– Прекратите! – Дельгадо не мог сделать ни шагу, не в силах был двигаться дальше. Он посмотрел вперед и, наконец, увидел причину хаоса.

Элой стоял в углу, скрестив руки, и безучастно смотрел на людей, а его полотна излучали свет. Возможно, не в прямом смысле, но казалось, что это было именно так. Три портрета, подобно прожекторам, светились изнутри. Они завораживали, прожигали насквозь душу, заставляя сердце биться в ускоренном ритме.