Призраки не тонут

Я так хочу плакать и кричать, но больше не могу. Не выходит. Не выдавливается. Что я ему сделал? За что он так со мной?»

Исмаэль Дельгадо закрыл глаза, сжал подлокотники кресла и запел. Простой мотив знакомой многим колыбельной о сделке, что заключила цыганка с Луной, чтобы не быть одинокой, моля послать ей возлюбленного, от которого обещала подарить ночному светилу своего первенца.

Сначала тихонько, а затем во весь голос Исмаэль пел о том, как посланный Луной избранник женщины, смуглый цыган с оливковым взором, усомнился в ее верности после рождения у них белокожего сероглазого младенца. Убежденный в предательстве любимой, мужчина смертельно ранил ее ножом, а ребенка отнес на вершину горы, где Луна забрала его, ночами укачивая в своей колыбели, становясь полной, если ребенок счастлив. «Сын Луны» – баллада о грусти, любви и разочаровании, как кинжал кромсала сердце Дельгадо. Он встал и подошел к окну. Луна была неполной, а город спал. Четыре пятнадцать утра. Самое время.

– Я рисовал тебя. Каждую ночь грезил тобой, мой Сиджес. Когда ты спал, я охранял твой сон. Блуждал и находил себя в каждом окне. Я творил добро, ты помнишь? Воображал, что мне за это воздастся. Зря. Не воздалось. Обернулось против.

Монолог, произнесенный вслух, и гримаса отчаяния на лице Исмаэля были словно завершением долгой ночи.

Есть люди, способные на определенные шаги. Их смелости остается позавидовать, а глупости посочувствовать. Дельгадо страшно хотелось испытать себя. Что он и сделал спустя несколько минут, встав на стул с петлей на шее. На столе зазвонил телефон. Кто бы это мог быть в такой час? Какая разница теперь. Пускай звонит. Зайдя так далеко, разве мог он сделать шаг назад? А отступив, стал бы уважать себя? Конечно нет, он слишком предсказуем. А в снах, вроде этого, ошибок не прощают.

«Боже, как же я боюсь. Боюсь, что все-таки это не сон. Боюсь смерти. Вот сейчас… Как в холодную воду! Давай, решайся, Исмаэль!»

Он сделал выбор, когда в дверь постучали. Всегда ведь есть выбор. Тот или иной.

Глава IV

Их первое расставание положило начало дурной традиции: обвинениям, приправленным шумом и бранью. В тот период Гальярдо особенно ненавидел Айелет за дерзость и высокомерие. Бессовестная и безразличная! Она даже не пыталась проявить и капли уважения к своему влиятельному спутнику. Несомненно, старалась одурачить, и Луис это понимал. Понимал, как сильно его влечет к ней, представлял возможности, что сулила бы ее благосклонность, но не смел надеяться на взаимность. «Сделка» была единственным звеном в их отношениях, а страсть заменил азарт, который заставлял огонь их стремлений выходить за рамки дозволенного.

Айелет любила себя. Наслаждалась образом убежденной снежной королевы и подчеркивала его колючей красотой. Эта женщина никогда не лезла за словом в карман, получая от жизни все. Судьба наказала ее, но наказание стало изощренным подарком, щитом, сделавшим сильней. Он огородил ее от внешнего мира, и даже всесильный Гальярдо так и не сумел сквозь него пробиться. Казалось, что многие людские качества, вроде нежности, скромности и даже хорошего воспитания, были Айелет попросту неведомы. Луис не пугал ее, а забавлял. Смешной богач, охотник за капризами, подкупленный бесценной реликвией, ожидающей его в конце пути. Этот план казался ей безупречным. По крайней мере, она не видела причин думать иначе. Наличие столь значимой марионетки пьянило красавицу. Она питала иллюзии, но Луис разубеждать ее не спешил.

Впервые за долгие годы Гальярдо ощутил острое желание обладать не сокровищем, а человеком – инопланетянкой, неподвластной и недоступной всемогущему хитрецу. С юных лет избалованная деньгами, Айелет в них не нуждалась, как, впрочем, и в любви, которая никогда не посещала ее порога. Она была проклята: бессердечность, во имя свободы духа. Одинокая и ядовитая роза, ведомая собственным горем. Роза, что предпочла увянуть по собственной прихоти.

Айелет нашла Луиса в час, когда собственное сердце подвело его. Холодный прибор, не пропускавший в себя никаких чувств, сломался, позволив ослабленному Гальярдо вновь ощутить себя старшеклассником, тайно влюбленным в собственную учительницу. Возможно, это был знак судьбы – новые начинания, вопреки его прежним правилам. Или жажда интриг и любовных страстей в обществе женщины, замыслов которой даже он не сумел разгадать. Луис Гальярдо вновь вспоминал снежную каталонскую зиму, укрывшись от внешнего мира десятками штор.