Призраки во плоти

— Чёрт возьми, почему я ничего не помню!

Он ударился затылком о стекло и, обняв самого себя, опустился на раму.

— За что мне всё это? И как быть дальше... Хоть бы кто ответил...

Тина не могла больше видеть его тоски. Она высунулась ещё дальше и тихонько произнесла слова, которые рассеялись по воздуху как цветочная пыльца:

— Прости меня.

Марк пошевелил правым ухом, еле-еле, но уловив эти слова. Тина отстранилась, и вот её голова полностью вошла обратно в комнату. Внезапно кто-то зажал ей рот твёрдой мужской ладонью и за талию оттащили от стены ближе к шкафам.

— Не шуми, медиума разбудишь, — прошуршал за спиной этот голос.

Тина перестала сопротивляться, и ей отпустили. Нить сердца испуганно вспыхнула и по воле Тины тотчас угасла. Под страхом ужасных последствий она обернулась к обладателю голоса. Тина почти вскрикнула, но задержала крик собственными ладонями.

Он снова рядом с ней. И он снова говорит! Но он мёртв!

— Тише, Тина, тише, — прошипел Герман, как будто она всё ещё была его подругой и коллегой. — Я тоже пришёл его проведать. Как он?

Она замялась. Почему он не разорвёт её в клочья, а спрашивает о Марке, будто он вовсе не умер? Разве он не осознаёт, что она — его убийца?

— Он... почти всё забыл, — сказала Тина, заикаясь. — Он так и не вспомнил меня. И тебя тоже.

— А Дом Слёз? Он что-то упоминал про него? Он зовёт его?! Марк хочет туда?

Однако же, он это осознаёт. Его полушёпот рокотал угрозой. Герман трясся как от лихорадки, больно сжимая её запястья, а его мёртвые, тусклые, но такие же серые глаза выглядели так, как будто они в прямом смысле сгорели от любопытства дотла.

Тина отошла от первичного шока и ответила уже спокойнее:

— Как я и сказала, он ничего не помнит. Совершенно.

Герман бросил держать руки Тины и отшагнул назад, пошатываясь как пьяный. Он переживал не менее страшное осознание, какое переживала сама Тина. А, может быть, мысли Германа были ещё страшнее. Она не умела читать их, но потерянное выражение на его лице, подёргивающие кисти, бегающий взгляд как в поиске чего-то, за что он мог зацепиться, говорили сами за себя. От раздираемых его душу переживаний на его призрачном свитере проступили тёмно-красные пятна, которых раньше не было, когда он нашёл её. Три кровавых пятна — по числу железных прутов, оборвавших его жизнь.

— Значит, всё, что я устроил, было зря? Дом Слёз и без того утратил своё влияние... — и он ударил самого себя по виску. — Какой же я болван.

— И это ещё хорошо, что с нашими душами ты не высвободил опасного духа, — с упрёком сказала Тина. — Тебе же пришлось бы за это платить, и за душу Ирмы ты тогда отдал бы не только нас...

— Скажи ему, — отрезал Герман. — Скажи ему, кто он есть, и кто есть ты. Расскажи этим своим друзьям о душах в Доме Слёз! Пусть они спасут их, пусть спасут Ирму!

Рассказать о Доме Слёз? Выдать себя Марку? Да ни за что на свете.

— Нет, — твёрдо настаивала Тина. — Всё останется так, как есть.

— Кристина, — и она ощерилась от того, с какой грубостью он назвал её полное имя, — как ты можешь быть такой бездушной...

— Я не бездушная, я, наоборот, оберегаю Марка от лишнего, что может напомнить ему о прошлом. Он не должен вспомнить раньше времени. Он не готов узнать правду!

Из кухни донёсся грохот как от падения чего-то тяжёлого. Данила, спящий за столом, недовольно пробубнил неразборчиво и вот-вот должен был проснуться. «Нас здесь нет. Только не оборачивайся, только не...»

Герман подхватил Тину под руку и полетел за окно, воссоединившись с огнями города. Повиснув в небе, он удержал Тину подле себя, не позволив сбежать, и грозно предупредил её:

— Я буду твоим проклятием, Кристина! Отныне я не оставлю тебя до тех пор, пока Дом Слёз не падёт! И только посмей позабыть меня.

Он отшвырнул её к земле, словно противный балласт, а сам взмыл в непроницаемые облака, растаяв в предутреннем сумраке.

«Начиная со следующего дня, он буквально поселился у меня. Он играл на моей совести, он дразнил меня, упрекал в том, что я скрываю нашу общую тайну, когда, по его мнению, она и должна быть раскрыта.

А потому мои приезды в твою квартиру, Агата, обрели новый смысл помимо того, что я могла свободно быть рядом с Марком — там не было Германа.

Но иногда, словно забывая, что я — его убийца, Герман так искренне признавался передо мной в тайных побуждениях, что и мне казалось на мгновения, что со мной говорит совершенно другой человек. Скажи потом Денису, что ему было очень жаль, что он так подло с ним поступил. По словам Германа он был слишком груб с Денисом, и потому тот отвернулся от него и объявил врагом. И я передаю его слова вместо него — ему очень жаль, что он пренебрёг его поддержкой. И потому всю информацию об Эликсире Жизни Герман хотел предоставить ему.