Призвание

«Мы присутствуем при закладке здания, которое имеет историческое значение. Значение Академии медицинских наук в историческом смысле определяется следующими моментами:

Во-первых, Академия медицинских наук учреждена во время Великой Отечественной войны. Значение академии должно расцениваться не только в научном, но и в политическом отношении. Академия — это учреждение — продолжение становления Советского государства. Она свидетельствует о сознании силы народа и о его твердой вере в победу над фашизмом.

Во-вторых, мы принимаем на себя историческое наследие основоположников русской науки — Пирогова, Сеченова, Боткина, показавших мировой науке, какие силы таятся в русском народе»[16].

Война окончилась, но работа врачей, порожденная ею, продолжалась. Об этом — в следующих главах.

МИРНЫЕ БУДНИ

I. СНОВА ДОМА

Наука является самой лучшей, прочной, самой светлой опорой в жизни, каковы бы ни были ее превратности.

К. А. Тимирязев

Итак, мир…

Днем и ночью движутся по необъятной нашей стране в разных направлениях людские потоки. Возвращаются с фронта солдаты, едут домой эвакуированные.

У всех одна мысль: только бы попасть на поезд или попутную машину, а там, в дороге, как-нибудь все устроится — мир не без добрых людей, помогут с харчами, дадут прикорнуть на краешке лавки, присмотрят за ребятишками. Так и едет в людском потоке мать с детьми из-под Оренбурга в Ленинград или Минск, а навстречу ей спешит солдат — муж, отец детей — то ли из Вены, то ли из Берлина. Где только не побывал в последний год войны русский солдат!

Эй, встречай,

Крепче обнимай,Чарочку хмельную полнее наливай, —

несется лихая солдатская песня из переполненных вагонов.

Шумное оживление не только в городах, на узловых железнодорожных станциях, но даже на проселочных дорогах: пылит полуторка, а в кузове нетерпеливо ждет своего перекрестка солдат. И, не дождавшись, пока затормозит машина, спрыгнет на обочину, помашет на прощание шоферу, озорно, по-мальчишески оглянется по сторонам — видят ли люди, как блестят начищенные ордена и медали. Потом небрежно бросит через плечо вещмешок, на руку положит видавшую виды, не раз простреленную, прожженную у костра шинель и, подтянув туже ремень, двинется к родному дому. Сколько будет восклицаний, радостных слез, неумелых поцелуев, рукопожатий!

Все это видел не раз, когда сам возвращался длинной дорогой с запада, из-под Берлина, на попутной машине, вместе с демобилизованными офицерами и солдатами.

Приехал домой утром. Ребята уже знали, что со дня на день буду дома. И вот наконец-то опять все вместе. Разве опишешь это чувство! Только сейчас я, пожалуй, по-настоящему понял: мир!..

Дети подросли, вытянулись — их трудно узнать. А жена и отец заметно сдали — осунулись, похудели. На лицах появились морщинки, стали строже глаза.

Особенно тяжело пришлось в дни войны жене. Будучи в эвакуации, она сутками дежурила в участковой больнице: вела амбулаторный прием, посещала тяжелых больных на дому в деревнях. А когда по соседству открылся госпиталь, мою Клавдию Андреевну мобилизовали и назначили хирургом — заведующим отделением. Раненых было много, и она, едва управившись с операциями, перевязками, записями истории болезни, поздно вечером возвращалась домой чуть живая от усталости.

А дома ожидали неотложные дела. На ее попечении находились трое ребят, старуха мать и мой больной отец, эвакуированный из Москвы с гнойным плевритом. Их всех надо было одеть, накормить, достать дрова. А тут еще неожиданно подкралась беда. В конце зимы 1943 года Клавдия Андреевна выехала в деревню Ургу на ликвидацию вспышки сыпняка. Там сама заболела сыпным тифом и лишь чудом осталась жива. Обо всем этом я узнал позже, когда во время передислокации армии мне разрешили несколько дней побыть дома.