Призвание варяга (von Benckendorff)

Вот! Вот так! Получается… Ура, получается — вот это и называется чечеткой. Смотри и учись — пока я жив!" — тут он прямо перед таможенной будкой встал в позицию и отбил такую лихую чечеточку, что даже таможенники выглянули посмотреть и захлопали в ладоши — так здорово у него получилось.

А дед мой, садясь со мною, Дашкой и матушкой в одну карету, обронил вдруг сквозь зубы:

— Белобрысый парень со сломанным передним зубом справа — негоден. Смотрел на меня, разинув рот, а за его спиной — щель в заборе, — ткнуть его ножом и проход справа открыт.

Замени и девчонку, смешливую такую, что стояла у крыльца перед женским пунктом досмотра. Глаза у нее — шальные, — влюбчивая. Хороший контрабандист ее так скрутит, что она ему и ключи, и печати — маму родную со службы вынесет.

Смени, но — не выгоняй. Белобрысого я бы послал за рубеж. Раз так смотрел — парень с воображением. Ему с людьми должно работать — не с тряпками.

А смешливая — хороша! Выдать ее замуж за не слишком ревнивого и — за границу. Интересные мужики по ней будут с ума сходить, а она видно — с фантазией…

Тут мой дед обернулся ко мне, прикрыл пальцем мою отвалившуюся от удивления челюсть и сухо заметил:

— А вот это — нехорошо. Мой внук должен меньше глазеть, да сильней примечать! Впрочем, — мал ты еще для семейного ремесла.

Я страшно обиделся. Я так обиделся, что не выдержал:

— Я встречал тебя со всей душой, а ты мне — такие гадости! Как же тебе не стыдно?!

Дед выпучил глаза, — будто от удивления:

— Мальчик мой, что есть — стыд?! У разведчика не должно быть стыда. Я ведь не собираюсь тебя чему-то учить. На мой взгляд — общение меж людьми сводится к простому обмену мнениями. Коль я тебе интересен, — слушай. Нет, жизнь моя на этом не кончена!

Я растерялся, — этот странный человек с неприятным голосом вел себя вызывающе, можно сказать — по-хамски, но… я отвечал:

— Прекрасно. Я согласен на такие условия. Мне интересно, что ты мне скажешь, но я… оставлю за собой право — делать любые выводы и думать своей головой.

Мой дед обернулся к матушке и с интересом спросил:

— Этому мальчику только тринадцать?! Из молодых, да — ранний. Интересно пощупать — чем он тут у тебя дышит.

А матушка многообещающе ухмыльнулась и предупредила:

— Я думаю, что вы оба еще удивите друг друга. С ним — забавно. Он у меня уже на все имеет свою точку зрения и однажды — послал меня к черту.

У него есть невеста, о которой я тебе написала, но он — упрям, как все фон Шеллинги. Ведь ты женился на моей матери тоже против воли всей нашей семьи — не так ли?

Дед внимательно, но с некоторым осуждением во взоре, окинул меня с головы до ног, а затем подмигнул моей матушке:

— Разберемся. Впрочем, я о том ни разу не пожалел. А ты?

Матушка задумчиво улыбнулась, и вдруг отчужденно и как-то холодно прошептала:

— Конечно, нет. Только вот ждала я тебя слишком долго… Лучше бы ты вернулся пораньше!

Где-то через неделю — мы с дедом катались в окрестностях Озолей и он показывал мне всякие штуки. Как обертывать копыта лошадей лопухами, или вести ее под уздцы так, чтобы она не заржала и не захрапела. Или наоборот, как заставить кобылу тихонько подать голос, чтобы ей ответил жеребец неприятеля. Все это не составляет никакого труда — если знать, как сие делается. Но для меня это была настоящая "Терра Инкогнита" и я слушал дедов урок, затаив дыхание.

Был жаркий полдень и дед устал мотаться со мной по лесам, да болотам и мы присели с ним отдохнуть и немножко перекусить. Мы разломили с ним краюху хлеба и кусок сыра, а запивали — темным пивом из одной фляжки. Только в тот день я впервые заметил насколько он старый, — капельки испарины выступили на его висках и под усами на верхней губе, а руки еле заметно дрожали, передавая мне флягу с пивом. Я спросил его:

— Сие не опасно?

— Что именно?

— Твоя болезнь. У тебя язва?

Дед внимательно окинул меня взглядом и тихо спросил:

— С чего ты взял?

— Матушку частенько мучит изжога. Она говорит, что в нашей семье много умерло язвой. У тебя все симптомы. Почему не лечишься?

Дед обнял меня и, похлопывая по плечу, отвечал:

— Когда-нибудь… Когда-нибудь ты тоже плюнешь на всех докторов и захочешь пожить последние дни без лекарств и рецептов…

Ты прав, — это опасно. Это смертельно опасно и врачи прочат мне не более полугода. Поэтому мне и разрешили проститься. С дочкой и внуками. По долгу службы я не могу покинуть Америки.

Но я — не боюсь. У меня нет страха перед падением занавеса. Я всего лишь — смою с лица грим и…

Возможно, я встречу там единственную женщину, которую любил всем сердцем. И мы — заживем вместе долго и счастливо. Арлекин соскучился по Коломбине и просит отставки… Finita la commedia.

Что-то было в его голосе странное. Непривычное, волнующее сердце. Я невольно сделал к нему движение и спросил:

— Ты не жалеешь… Ты не скучаешь по Родине? По Германии?

— Не знаю. Возможно я — слишком голландец, или чех, или — бродячий цыган для того. У меня была жена. Германия убила ее…