Призвание варяга (von Benckendorff)

Нет, я не жалею ни о чем. Барон фон Шеллинг умер задолго до того, как в Америке объявился негоциант и комедиант Саттер. У Саттера ныне в Бостоне жена и две очаровательных дочки. Приемных.

Одна на выданье, другая — уже на сносях… Замужем за сенатором! Я американец Саттер, а бедный барон — Иоганн фон Шеллинг умер от горя по своей молодой жене. Я уж и забыл про него.

Я долго смотрел на моего родного деда и все пытался представить мою бабушку, — я видел только ее крохотную и не очень хорошую миниатюру в матушкином медальоне. И вот только этим жарким днем мне вдруг пригрезилось, что я — наконец-то хоть немножечко ее увидал. В глазах моего деда. Я сел к нему поближе и…

Тут дед резко выпрямился, подтянулся и будто захлопнул створки невидимой раковины со словами:

— Отставить слезы и сопли! Сейчас у нас будет сеанс практической магии. Исполняю самые сокровенные желания посетителей — только в нашем цирке. Единственная гастроль — единственное желание. Загадывай желание и я исполняю его.

— Идет. Можно начать?

— Валяй.

— Сделай так, чтобы я смог жениться на Яльке. Чтоб мы любили друг друга долго и счастливо и… И только смерть разлучила бы нас.

Дед прищелкнул пальцами, сделал в воздухе пару пассов, а потом вдруг застыл на половине жеста:

— Погоди, я-то женю тебя на литвинке и влюблю вас друг в друга, — но как же обычаи? Ты — лютеранин, она — католичка, твоя мать — яростная иудейка, что скажут церкви? Ты понимаешь сколько законов вам придется преступить в один миг? Да и кто осмелится вас венчать? По какому закону?

Я от души рассмеялся:

— О католиках — не беспокойся, мы их повывели. Я — глава латвийской лютеранской церкви, — как прикажу — так и будет. А что до евреев… Не думай об этом. Матушка скажет — они подпрыгнут!

Дед внимательно взглянул на меня, затем опять завертел в воздухе пальцами и… снова остановился:

— Еще одна закавыка. Ялька-то — деревенская! А ты — горожанин. Сможешь ли ты прожить с ней в твоих деревенских Озолях? Сможет ли она выжить в Риге, или, предположим, — Санкт-Петербурге?

Я растерялся. Я никогда не задавал себе этого вопроса. В глубине моего сердца невольно шевельнулось воспоминание, — Ялька скучает в нашем рижском доме, когда я привожу ее туда в гости к родителям. А я сам порой выхожу из себя от сознания того, что я наблюдаю в Озолях, как трава растет, а в Риге премьера "Много шума из ничего" и все мои сверстники, — конечно же — там. Но Ялька плачет и не хочет в Ригу. Да и что ей делать в обществе хорошеньких баронесс и юных банкиров?

Господи, но о чем это я? Какие пустяки лезут в мою голову?!

— Это все — ерунда. Ей когда-нибудь понравится город. Да и мне неплохо в Озолях. Но погоди, — ты обещал исполнить мое желание, а не — отговорить от него…

— Да я уже почти исполнил его! Только ответь мне на последний вопрос, — кто отец твоей Яльки? Думал ли ты о том, что, возможно, именно ее отец выжег твои Озоли?! Понимаешь ли ты, что кровь пролита между тобой и любой католичкой?!

Доходит ли до тебя, что об этом никогда не забыть твоим людям?! Они придут на твою свадьбу и будут думать, что их госпожа — дочь человека, который проливал кровь их отцов и дедов?!

Я подскочил на месте. Я взорвался. Я вцепился руками в лацканы дедовой куртки. Я заорал что-то на тему, что не его собачье дело лезть в мои дела и вообще…

Я попытался увидать Яльку. Я позвал ее, я хотел во что бы то ни стало увидать ее лицо, а вместо этого передо мной стоял тот страшный почернелый амбар. Ворота перед ним. На них петли, а в них — одна из фигур вдруг ожила и сама собою повернулась ко мне. Совсем юная светловолосая девчонка с вырезанными глазами.

Черный крест, — дегтем — по ее голому, потрошеному телу… Чуть ниже пупка — крест становился черно-красным. Что-то черно-красное медленно и лениво ползло вниз-вниз, туда… На черную от крови землю. А я вновь был в жертвенном круге и держал в руках острый нож… И оглушающе: "Будь здоров, Велс! Доброй тебе еды!

Я взмахнул ножом и попал в самое сердце очередной телки — черной масти. Она упала на черную от крови землю и захрипела и забилась в судорогах. Тут она подняла ко мне побледнелое лицо и я понял, что убиваю Яльку… А все кругом в экстазе выкрикнули — "Доброй тебе еды, Властелин Того Мира!"

Я выронил нож, шагнул вперед, обхватил мою возлюбленную за плечи и поцеловал в губы, на которых пузырилась кровавая пена… Ялькины глаза распахнулись в немом крике и… Они у нее были вырезаны, а волосы посветлели прямо на глазах. Совсем, как у неизвестной мне латышской девочки с вырезанных Озолей!

Я закричал, сам не знаю — отчего и вцепился в платье умирающей Яльки (а может быть — латышской девочки) и…

А мой дед отвесил мне тяжеленную оплеуху и оторвал мои скрюченные пальцы от лацканов его сюртука. А потом — вдруг подмигнул и заразительно расхохотался мне прямо в лицо.

Я опомнился и, сгорая от стыда, отошел подальше от старого черта и бросился ничком на землю. Изо всех сил ударил кулаком по мягкой зеленой травке пригорочка и — ничего.