Въ маленькой уютной гостиной госпожи Вольнофъ въ верхнемъ этаж, съ выходившей на балкон дверью, только-что отпили кофе; мужчины ушли внизъ, въ контору, выкурить по сигар. Дамы еще сидли за столомъ, съ котораго молоденькая миловидная горничная убирала кофейный приборъ; трое дтей въ восторг отъ перемны въ домашнемъ порядк -- кофей обыкновенно пили внизу -- шумли и развились вокругъ, къ величайшему удовольствію госпожи Вольнофъ, между тмъ какъ Альма Селльенъ съ недовольнымъ видомъ приложила къ блому лбу нжную, тщательно лелемую руку.
-- Не можешь ли ты выслать отсюда дтей?
-- Выслать дтей! воскликнула госпожа Вольнофъ, съ изумленіемъ взглянувъ своими круглыми карими глазами на своихъ темноглазыхъ любимцевъ.
-- У меня всегда поутрамъ немножко разстроены нервы; а сегодня мн еще придется хать за городъ, стало быть я должна быть вдвое осторожнй.
-- Ахъ, извини, милая Альма! Я совсмъ забыла, что ты къ этому не привыкла. Впрочемъ не думай, что у меня всегда такой гвалтъ; но вотъуже третій день, съ тхъ поръ какъ отъ насъ отошла Стина -- Господь съ нею, я не хочу осуждать ее; бдная старушка собирается замужъ, дк къ тому же еще за молодаго человка, который почти могъ бы быть ей сыномъ, такъ конечно ей нельзя терять времени. Она похала къ своимъ родителямъ; не дальше какъ черезъ дв недли будетъ свадьба. Ей тяжело было разстаться съ дтьми.
-- Ты вдь хотла выслать дтей, милочка!
Дтей выслали; Альма Селльенъ въ изнеможеніи прислоннилась въ уголъ диванчика и сказала, закрывая, словно въ полудремот, свои нжные голубые глаза: "Я уврена, что намъ не миновать разочарованія".
-- Что ты хочешь сказать, милая Альма? спросила госпожа Вольнофъ, все еще думавшая о своихъ дтяхъ.
-- Мой мужъ просто бредитъ имъ; а онъ вчно восхищается такими людьми, которыхъ я нахожу потомъ просто отвратительными.
-- На этотъ разъ ты ошибаешься! воскликнула госпожа Вольнофъ, которая, увлекшись такой интересной темой, не разслышала даже крику своего меньшаго ребенка на лстниц;-- твой мужъ сказалъ скоре слишкомъ мало, чмъ слишкомъ много. Онъ не только красавецъ -- чему я, положа руку на сердце, не придаю особенной важности -- высокаго росту, съ изящными, очаровательными манерами, чудно гармонирующими съ нжнымъ и вмст съ тмъ ршительнымъ выраженіемъ липа, съ кроткимъ и между тмъ твердымъ взглядомъ большихъ темно-голубыхъ глазъ, съ мягкимъ, но тмъ не мене звучнымъ голосомъ...
-- Да ты длаешься просто поэтомъ, сказала Альма.
Оттилія Вольнофъ покраснла до корней своихъ курчавыхъ, чорныхъ, какъ вороново крыло, волосъ.
-- Я не отрицаю, что я его очень... очень...
-- Люблю, подсказала Альма.
-- Ну да, если хочешь; то есть такъ, какъ я люблю все доброе и прекрасное.
-- Отличная теорія, я отъ всего сердца раздляю ее; но къ сожалнію, на практик намъ надо постоянно ждать противорчія со стороны нашихъ мужей. Покрайней мр мн показалось, что твой совсмъ не въ такомъ восторг отъ твоего
-- Мой добрйшій Эмиль! сказала госпожа Вольнофъ.-- мы съ нимъ не сходимся во многихъ вещахъ, да это и не удивительно... Боже мой, онъ столько натерплся на своемъ вку! это сдлало его нсколько серіознымъ и педантичнымъ, но онъ добръ какъ ангелъ, и въ этомъ случа ты какъ нельзя боле ошибаешься: въ сущности онъ онъ интересуется Готтгольдомъ еще больше или -- если это ужь слишкомъ сильно сказано -- покрайней мр столько же какъ я!
-- Этого не видать.
-- Ну да, именно: не видать. Онъ боится выдать себя, если заговоритъ о томъ, что лежитъ у него на сердц! Я замтила, что люди, проведшіе грустную молодость, всегда бываютъ такіе. Сердцу надобны, такъ сказать, своего рода праздники,-- и если у него ихъ небыло, если оно всегда было подъ гнетомъ тсной, мрачной дйствительности, какъ у моего бднаго Эмиля, то это оставляетъ слдъ на всю жизнь. Но вотъ что я хотла сказать: тутъ играютъ роль совсмъ особенныя обстоятельства. Мой добрый милый Эмиль кончено никогда не проговорился ни однимъ словомъ, даже передо мной, какъ будто бы я могу сердиться на него за то, что тридцать или ужь кажется теперь и вс тридцать пять лтъ тому назадъ онъ былъ серіозно влюбленъ -- и именно въ Готтгольдову мать, когда они жили въ Штетин въ одномъ и томъ же дом,-- это длинная исторія, цлый романъ.
-- Вотъ какъ! сказала Альма,-- кто бы могъ подозрвать что нибудь подобное за твоимъ мужемъ!
-- Извини пожалуста, воскликнула Оттилія,-- ты, какъ я вижу, вовсе не понимаешь Эмиля; въ немъ столько свжести, силы, юношескаго огня.
-- Какая ты счастливица! сказала Альма съ легкимъ вздохомъ.
-- Надюсь, что и ты такая же; но вдь я хотла объяснить, отчего Эмиль замолкаетъ, коль скоро заговорятъ о Готтгольд. Одну причину я сказала, а потомъ онъ забралъ себ въ голову, что пребываніе Готтгольда у Брандовыхъ кончится для него -- то есть для Готтгольда -- несчастіемъ. Ты вдь знаешь, что Готтгольдъ любилъ Цецилію; да, между нами, я уврена, что онъ еще и теперь любитъ ее. Спрашиваю тебя: неужели, по твоему, это ужь такое больше несчастіе?