Имъ овладло невыразимое нетерпніе; онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, каждую минуту обращая глаза на дверь, черезъ которую сегодня ночью входилъ и выходилъ другой, тогда какъ для него она была заперта; онъ напряженно прислушивался къ каждому звуку. Но ничего не было слышно,-- ничего, кром соннаго жужжанія мухи; даже стнные часы въ старинномъ высокомъ деревянномъ футляр сегодня не шли, стрлка остановилась ночью.
Онъ прижалъ руки къ своимъ бьющимся вискамъ; ему казалось, что онъ сойдетъ съ ума, если еще продлится эта мука. Потомъ ему пришла мысль, ужасне всхъ прежнихъ. Можетъ быть она боится его? Можетъ быть стыдъ удерживаетъ ее отъ встрчи съ человкомъ, на груди котораго билось вчера ея сердце, чей поцлуй она приняла и возвратила? Нтъ, нтъ, тысячу разъ нтъ! Что бы ни удаляло ее отъ него, только не это, никакъ не это! Думать такъ -- значитъ оскорблять ее, гордую женщину! Она способна скоре умереть, чмъ согласиться на безчестную жизнь. Можетъ быть она больна при смерти, безъ помощи, одна...
Въ эту минуту послышался голосокъ Гретхенъ: "мама, я хочу съ тобой, возьми меня съ собой къ дяд Готтгольду, я хочу поздороваться съ дядей Готтгольдомъ", а потомъ тихій, уговаривающій голосъ Цециліи; дверь отворилась -- и она вошла.
Готтгольдъ бросился къ ней, но усплъ сдлать только нсколько шаговъ. Она подняла об руки съ выраженіемъ трогательной мольбы, и та же трогательная мольба выражалась въ ея большихъ, полныхъ слезъ глазахъ и въ каждой черт прелестнаго, покрытаго смертельной блдностью лица. Съ этимъ молящимъ жестомъ она подошла къ нему и наконецъ дрожащими губами, едва слышно, проговорила:
-- Простишь ли ты меня, Готтгольдъ?
У него не было силъ отвчать; этотъ жестъ, это выраженіе, эти слова -- все это говорило ему, что, такъ или иначе, для него все погибло.
Ему стало страшно больно, а потомъ сердце его закипло отъ гнва; онъ захохоталъ.
-- Такъ вотъ твое мужество, вотъ все на что у тебя достало силы!
Руки ея опустились, вки сомкнулись, но всему лицу прошла судорожная дрожь, она трепетала всмъ тломъ.
-- Нтъ, Готтгольдъ, не все. Но благодарю тебя за то, что ты такъ сердишься; иначе я не могла бы этого сдлать. Нтъ, не смотри на меня такъ! Лучше смйся, какъ ты сейчасъ смялся! Что же длать человку какъ не смяться, когда любящая его, какъ онъ полагаетъ, женщина приходитъ и говоритъ...
-- Не нужно, вскричалъ Готтгольдъ,-- зачмъ говорить? это непостижимо, но понятно и безъ словъ.
Онъ пошелъ къ двери.
-- Готтгольдъ!
Въ голос ея слышалось отчаяніе; молодой человкъ оставилъ ручку двери.
-- Цецилія, можетъ ли это быть? И испугалъ тебя своей горячностью, этого никогда больше не будетъ. Скажи мн только одно слово; скажи, что любишь меня, и я перенесу все остальное;-- все остальное для меня ничего незначитъ; все это придетъ само собою; по отпустить меня такъ -- нтъ, ты не сдлаешь этого!
Напрасно искалъ онъ въ ея лиц отвта. Вс ея черты словно застыли въ какой-то странной, ужасной улыбк.
-- Нтъ, сказала она,-- такъ не отпущу; не отпущу до тхъ поръ, пока ты не дашь мн, общанія, что спасешь моего мужа, котораго я люблю его и уважаю и съ которымъ я не могу и не хочу разстаться.
Она выговаривала слова медленно, беззвучно, какъ выученный наизуетъ урокъ, и вдругъ остановилась, какъ спутавшаяся школьница.
-- Что значитъ эта комедія?
Въ эту минуту отворилась дверь изъ спальни, показалась кудрявая головка заглядывающей Гретхенъ, а потомъ и сама она прыгнула къ матери. Цецилія прижала ребенка къ себ; вмсто прежней блдности ея лицо покрылось яркимъ лихорадочнымъ румянцемъ, и она торопливо продолжала: "онъ банкротъ, если только ты не спасешь его. Дло въ... въ..."
Она выпустила Гретхенъ, и схватилась руками за лобъ.
-- Мама! Мама! закричала Гретхенъ и принялась громко плакать, когда Готтгольдъ повелъ шатающуюся Цецилію къ ближайшему стулу.
-- Что такое съ моей женой? спросилъ Брандовъ.
Готтгольдъ не слыхалъ, какъ тотъ вошелъ. Цецилія при первомъ звук его голоса высвободилась изъ рукъ Готтгольда и стояла теперь между нимъ и своимъ мужемъ, безъ опоры, прижавъ къ себ ребенка, блдная какъ смерть; но лицо ея выражало страшную ршимость, а въ тихомъ голос слышалась твердость, когда, поднявъ глаза на мужа, она сказала:
-- Онъ знаетъ и сдлаетъ все.
Она обратилась къ Готтгольду.
-- Неправда ли, Готтгольдъ, ради нашей старой дружбы, ты это сдлаешь?.. Прощай, Готтгольдъ: мы больше не увидимся.
Она протянула ему холодную, какъ ледъ, руку, взяла на руки Гретхенъ и не оборачиваясь вышла изъ комнаты: а Гретхенъ, протянувъ черезъ ея плечо свои рученки Готтгольду, кричала: "принеси мн сегодня что нибудь хорошенькое, дядя Готтгольдъ! Слышишь, дядя?"
XVI.
-- Какъ это женщины изъ всего длаютъ трагедію! воскликнулъ Брандовъ.-- Да это просто мука! сама вызвалась, а теперь -- впрочемъ разв отъ нихъ можно требовать послдовательности?
-- А чего ты требуешь отъ меня? спросилъ Готтгольдъ.
Онъ слъ къ столу, а Брандовъ между тмъ безпокойно ходилъ но комнат взадъ и впередъ, хватаясь то за то, то за другое дло.