Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

-- Еще бы! вдь я цлый вечеръ не разстегивался, возразилъ ассесоръ,-- въ буквальномъ смысл слова не разстегивался изъ-за тхъ десяти тысячь, что у меня въ боковомъ карман. Хорошо еслибъ я могъ сказать то же самое и въ иносказательномъ, но все-таки -- объясните мн пожалуйста, любезный другъ, загадочное поведеніе Брандова. Вдь онъ все равно что выпроводилъ меня за дверь. А за что -- не понимаю! весь вечеръ мы были въ самыхъ дружескихъ, можно сказать братскихъ отношеніяхъ. Все между нами было улажно какъ нельзя лучше; десять тысячь -- сумма не маленькая -- онъ заплатилъ мн какъ есть до послдней копйки... вотъ въ чемъ главная-то загадка! Онъ говоритъ, что получилъ эти деньги отъ Вольнофа! Ужь не дурачилъ ли меня Вольнофъ? но зачмъ? Все это такъ темно, что я тутъ ровно ничего не вижу, какъ не вижу теперь своей руки, хоть и держу ее передъ глазами. Страшная темь!

-- Мсяцъ уже съ часъ какъ взошелъ, сказалъ Генрихъ Шеель.

-- Поэтому-то, конечно, у тебя и нтъ фонаря?

-- У господина фонъ Плюггена тоже нтъ.

-- А потомъ ты вообразилъ себ, что съ насъ будетъ и свту отъ твоей трубки, не такъ ли?

-- Обойдемся и безъ курева, баринъ.

-- Ну такъ и перестань; не могу сказать, чтобъ запахъ твоего тютюна особенно нравился мн.

-- Нашъ братъ не можетъ куритъ такого табаку, какъ важные, господа, сказалъ Генрихъ Шеель, выколачивая трубку такъ, что изъ нея посыпались во мрак искры, и кладя ее въ карманъ.

-- Не тотъ ли это малый, что везъ насъ сегодня сюда? спросилъ потихоньку ассесоръ.

-- Тотъ самый, возразилъ Готтгольдъ,-- и я посовтывалъ бы вамъ быть такъ же осторожнымъ какъ и давеча.

Но ассесоръ былъ не расположенъ слдовать совту Готтгольда. Хмль, прогнанный было сценой съ Брандовымъ, еще сильне разобралъ его на холодномъ ночномъ воздух. Онъ пустился ругать Брандова; онъ, видите ли, всегда заступался за него въ попечительномъ совт, безъ него ему уже годъ тому назадъ пришлось бы убраться изъ Доллана, Брандовъ обязанъ ему во всхъ отношеніяхъ -- и вотъ какъ отблагодарилъ его! Но теперь: баста! Ни дружбы ни протекціи -- ничего-то онъ отъ него не получитъ. Этотъ милый баринъ все еще у него къ рукахъ. Такъ ли сякъ ли, а аренду-то придется возобновить. На этотъ разъ Брандовъ конечно заплатилъ, но что ручается за человка, который, находясь въ такомъ сомнительномъ положеніи, навязываетъ еще себ на шею карточный долгъ въ пять тысячь талеровг? Стоитъ только ему молвить объ этомъ словечко въ попечительномъ совт -- и Брандовъ пропалъ. Ужь не воображаетъ ли Брандовъ, что попечительный совтъ такъ сейчасъ успокоится, какъ только онъ выставитъ ему на видъ своего рыжаго? За все-то у него отвчаетъ эта лошадь! Еще побда не за Брандовомъ, да неизвстно еще попадетъ ли онъ и на скачки-то, потому-что тамъ на этотъ счетъ куда строго. Вдь исключили же въ прошломъ году молодаго Клебеница даромъ что владлецъ маіората -- за то, что онъ заплатилъ карточный долгъ двумя сутками позже, чмъ слдовало. А чтобъ Редебасъ согласился оставить въ конторк Брандова дальше завтрешняго полудня эти пять тысячь, которыя онъ только-что у него выигралъ, такъ это куда сомнительно...

Замтивъ, что вс попытки остановить словоохотливаго ассесора остались бы втун, Готтгольдъ былъ почти радъ, когда, пролепетавъ нсколько несвязныхъ словъ, этотъ послдній вдругъ замолкъ и прислонившись въ углу экипажа, погрузился невидимому въ отрезвляющій сонъ. Готтгольдъ покрылъ ему ноги еще своимъ собственнымъ пледомъ, поднялъ ему вверхъ воротникъ плаща, и устремивъ глаза во мракъ, погрузился въ размышленія. И для него тоже поведеніе Брандова было непостижимо. Что могло бы побудить его оскорбить такимъ образомъ ассесора, тогда какъ у него было столько причинъ дорожить его расположеніемъ. Ужь не былъ ли пьянъ и онъ? но въ такомъ случа это опьяненіе овладло имъ внезапно и приняло чрезвычайно странный видъ -- видъ ненависти, прикрывающейся холодною вжливостью. Или все это поднялось изъ-за него? можетъ-быть Брандову до такой степени хотлось выжить врага изъ дому, что онъ ршился даже поплатиться за это дружбой вліятельнаго человка. Это было такъ по человчески просто, такъ мало похоже на холодно разсчитывающаго человка -- но если это не опьяненіе ищущее себ выхода въ буйств, не нависть стремящаяся удовлетворить себя -- то что же это такое?

А если это ненависть, которая хочетъ удовлетворить себя во что бы то ни стало? если эта ненависть относится столько же и къ ней, какъ къ нему, можетъ статься къ ней даже больше чмъ къ нему? Если этотъ ужасный человкъ хотлъ избавиться отъ всхъ, чтобы вполн дать волю своей бшеной ненависти, роскошно насладиться ужасной местью?