Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

-- О, о! вскричалъ Гансъ Редебасъ,-- отвратительная игра! Добро бы ужь ты проигрался въ пухъ и прахъ! Ничего не бывало! Шесть сотенокъ или около того ты ужь прибралъ къ рукамъ! Не дурно, очень не дурно!

-- Я еще никому не отказывалъ въ реванш! вскричалъ Брандовъ съ умышенно эффектнымъ жестомъ.

-- Богъ съ вами, Брандовъ! вскричалъ ассесоръ,-- кто же ставитъ каждое слово въ строку? вдь Редебасу и на умъ не приходило оскорблять васъ. Ему хотлось только, чтобъ игра продолжалась и -- положа руку на сердц -- я нахожу, что это самое подходящее для насъ занятіе.

-- Ну, если вы такъ думаете, господинъ ассесоръ... вдь и ни тоже выиграли...

-- Два-три талера! сказалъ ассесоръ не безъ нкотораго смущенія.

-- То я конечно ничего не скажу противъ этого, продолжалъ Брандовъ.-- Я полагалъ только, принимая въ уваженіе, что нашъ другъ Готтгольдъ не играетъ, а мы такъ, мало пользовались до сихъ поръ его обществомъ, намъ слдовало бы сдлать ему эту маленькую уступку. Что я говорю: ему? скоре самимъ себ! Онъ теряетъ въ насъ не Богъ знаетъ что, но мы въ немъ напротивъ!

-- Сдлайте одолженіе, не стсняйтесь изъ-за меня, сказалъ Готтгольдъ.

-- Отлично, валяй же когда такъ но всмъ но тремъ! вскричалъ Гансъ Редебасъ, схватывая карты.-- Я буду держать банкъ, авось у меня еще найдется два-три завалящихъ пфеннинга!

И вынувъ лвою рукою изъ толстаго, лежавшаго передъ нимъ бумажника банковые билеты, онъ сложилъ ихъ въ кучу.-- Готово! теперь Брандовъ и вы, господа, не угодно ли вамъ понтировать!

-- Очень жаль, но что же длать? я надюсь, что ты не примешь этого въ дурную сторону, прошепталъ Брандовъ Готтгольду и слъ на свое прежнее мсто за игорнымъ столомъ. Готтгольдъ махнулъ рукою и отошелъ отъ играющихъ. По невол пришлось ему принять предложеніе пастора, сидвшаго въ одномъ углу большаго кожанаго дивана. Когда І'оттгольдъ занялъ мсто въ другомъ, пасторъ не безъ труда придвинулся къ нему и заговорилъ коснющимъ языкомъ:

-- Да, да, любезный другъ, гршенъ этотъ міръ, страшно гршенъ! но и слишкомъ строгимъ быть тоже не слдуетъ, никакъ не слдуетъ. Они работаютъ всю недлю или по крайней мр заставляютъ работать своихъ рабочихъ; въ воскресенье же они не могутъ длать этого, иначе имъ грозитъ тяжкое наказаніе. Намъ прислано передъ самимъ началомъ жатвы строжайшее предписаніе отъ ландрата. Куда же имъ было двать эти длинные часы? Праздность есть мать всхъ пороковъ: игры, пьянства... Гика, нодай-ка сюда стаканчикъ... два стаканчика... Ты не пьешь? напрасно!... самъ варилъ... но рецепту моего уважаемаго принципала, графа Церникова.. Чудная жженка! Больше трехъ сотепь сварилъ ихъ во время своего кандидатства... а тамъ ужь безъ счета, на перевисъ... съ закрытыми глазами, съ закрытыми глазами!

Онъ лепеталъ еще эти послднія слова, какъ его тяжелая голова перегнулась напередъ и нижняя часть лица исчезла въ складкахъ слабо-повязаннаго благо галстука. Безпомощно упалъ онъ въ свой уголъ.

Съ гнвнымъ презрніемъ смотрлъ І'оттгольдъ на это безотрадное зрлище.

Возмужалый человкъ сдержалъ то, что общалъ мальчикъ и юноша; хмль сорвалъ личину ханжества -- и передъ Готтгольдомъ предстало хорошо-намятное ему глупое и чувственное лицо галльскаго студента. Иначе не могло и быть. Но что этотъ жалкій человкъ былъ преемникомъ его отца; что эта мигающая сова сидла тамъ, гд гнздился орелъ съ пламенными, вчно искавшими солнца глазами; что этотъ неуклюжій хитрый дуракъ могъ звенть своими бубенчиками въ тхъ мстахъ, гд проповдникъ въ пустын съ пламеннымъ краснорчіемъ призывалъ къ покаянію и исправленію -- это было для него чмъ-то въ род личнаго оскорбленія. А между тмъ, этотъ человкъ былъ тутъ въ своей сфер; стадо было достойно пастыря. Тутъ все носило на себ одну и ту же печать, представлялось чмъ-то въ род мастерски написанной картины съ самыми рзкими очертаніями и красками: пьяный пасторъ, кивающій головою, въ углу дивана; воспламененныя виномъ лица игроковъ; роскошная красавица, расхаживающая между пирующими съ огненнымъ напиткомъ въ рукахъ, мняясь сладострастной улыбкой и двусмысленнымъ словцомъ съ однимъ, кокетливо отталкивая руку другаго, готовую лечь вокругъ ея таліи -- настоящая богиня этого храма порока!-- и все это одтое волнующимся срымъ дымомъ, который поднимается изъ безпрерывно горящихъ трубокъ и кружится въ грязно-красныхъ кругахъ вокругъ мутнаго огня зажженныхъ свчей. Но нтъ, это не картина; къ несчастію, это самая грубая, пошлая, обыкновенная дйствительность. А позоръ, что она живетъ подъ этой же кровлей, что этотъ дикій шумъ раздается даже въ ея комнат -- сегодня не въ первый разъ, да наврное и не въ послдній!-- что вотъ какіе люди собираются здсь,-- эти пустоголовые деревенскіе юнкера, этотъ грубый выскочка съ неуклюжими руками и неуклюжими шутками! А если, убгая общества этихъ сатировъ и фавновъ, она станетъ искать утшенія въ уединеніи и оно устремитъ на нее холодные, суровые, язвительные глаза зми! Да, вотъ они, эти глаза! они украдкою взглянули изъ-за картъ! эти глаза -- и ея нжные, кроткіе, полные любви глаза!