Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Лицо Цециліи вспыхнуло какъ огонь; она сдѣлала сильное движеніе, чтобы спустить Гретхенъ съ колѣнъ, но отъ ребенка не такъ-то легко было отдѣлаться. Она обвила свою здоровую правую ручку вокругъ шеи матери и сказала, ласкаясь: "не правда ли мама, у него такіе голубые глаза, онъ всегда такъ добръ къ тебѣ, а папа часто такой гадкій, не правда ли, мама?"

Цецилія быстро встала вмѣстѣ съ ребенкомъ и сдѣлала нѣсколько шаговъ, какъ будто бы хотѣла убѣжать изъ этого мѣста. Но ея колѣни дрожали, она не могла идти дальше и должна была спустить на-земь Гретхенъ, которая, испугавшись порывистыхъ движеній матери, съ плачемъ убѣжала и черезъ минуту забыла свое горе, занявшись парой пестрыхъ бабочекъ, порхавшихъ передъ нею на грядѣ. Цецилія стояла, отвернувшись отъ Готтгольда.

-- Цецилія! сказалъ Готтгольдъ.

Онъ подошелъ къ ней, онъ хотѣлъ схватить ея опущенную руку. Она обернулась -- и онъ увидѣлъ передъ собою оцѣпенѣлое лицо Медузы.

-- Цецилія! вскричалъ Готтгольдъ, протягивая къ ней еще разъ руки.

Она не отступила, она не двигалась, только ея оцѣпенѣлое лицо, ея полуоткрытыя губы судорожно дергались, а потомъ она заговорила, медленно роняя слова, словно послѣднія капли крови изъ смертельной раны.

-- Я не нуждаюсь въ твоемъ состраданіи... слышишь? Я не давала тебѣ права сострадать,-- ни тебѣ, ни кому другому; что же ты мучишь меня?

-- Я не буду больше мучить тебя, Цецилія; я сказалъ тебѣ, что уѣзжаю.

-- Зачѣмъ же ты не уѣзжаешь? зачѣмъ говоришь ты со мною о подобныхъ вещахъ? со мною! Ты хочешь свести съ ума -- а я не хочу быть съумашедшей.

-- Это безуміе, Цецилія! вскричалъ страстно Готтгольдъ.-- Если ты его не любишь -- а ты его не любишь, не можешь его любить!-- никакой божескій, а слѣдовательно и человѣческій законъ не принуждаетъ тебя оставаться, исходить кровью и гибнуть въ несказанныхъ страданіяхъ. И какъ ты его, такъ и онъ не любитъ тебя.

-- Онъ сказалъ тебѣ это?

-- Нужно ли это?

-- Поклянись честью, Готтгольдъ, что онъ сказалъ тебѣ это?

-- Нѣтъ, но...

-- А если онъ все-таки любитъ меня, и... если я люблю его? Какъ ты можешь рѣшаться говорить со мною такъ, какъ говорилъ сейчасъ! Какъ ты можешь рѣшаться уличать меня теперь во лжи своимъ молчаніемъ, унижать меня передъ самой собою! Это ли твоя хваленая дружба?

Готтгольдъ опустилъ голову и отвернулся. Гретхенъ подошла къ нему.

-- Куда ты, дядя Готтгольдъ?

Онъ поднялъ ребенка, поцѣловалъ его, опустилъ его опять на-земь и ушелъ.

-- О чемъ плачетъ дядя Готтгольдъ, мама? спросила Гретхенъ, хватая мать за платье.-- Папа не можетъ плакать, неправда ли, мама?

Цецилія не отвѣчала; неподвижные, лишенные слезъ глаза остановились на томъ мѣстѣ, гдѣ Готтгольдъ исчезъ въ кустарникахъ.

-- Навсегда, пробормотала она,-- навсегда!

XII.

Подойдя къ деревянной, рѣшетчатой, осѣнненной полузасохшею липой калиткѣ, которая вела съ этой стороны черезъ колючій заборъ изъ сада, Готтгольдъ остановился и устремилъ робкій взоръ черезъ освѣщенныя солнцемъ поля на лѣсъ. Ему было бы теперь невыносимо встрѣтиться съ кѣмъ бы то ни было, можетъ быть остановиться и отвѣчать на привѣтствіе и вопросъ. Но онъ никого не видалъ; всѣ были на большой полосѣ ржи, откуда уже цѣлый день возили снопы; дорога къ близлежащему лѣсу была свободна.

Солнце страшно палило и раскаленный воздухъ дрожалъ надъ пшеницею, начинавшею уже бурѣть; крупные колосья не шевелило ни малѣйшее дуновеніе; громко стрекотали безчисленные кузнечики по обѣимъ сторонамъ узенькой тропинки, которая вела черезъ поле; большая стая полевыхъ голубей кружилась не очень высоко надъ землею, а когда они въ быстромъ какъ молнія поворотѣ бросались внизъ, то это подвижное облачко, освѣщенное лучемъ опускающагося по направленію къ деревнѣ солнца, сверкало на безоблачно-голубомъ небѣ, словно стальной щитъ.

Готтгольдъ, привыкшій жить вмѣстѣ съ природою, видѣлъ все это -- и даже электрическое напряженіе атмосферы отозвалось въ немъ, но только въ согласіи съ тѣми конвульсіями, которыя сжимали его сердце. Горячія слезы въ отуманенныхъ глазахъ, выжатыя у него давеча горемъ, теперь осушилъ уже стыдъ -- стыдъ неумѣнья владѣть собою, вызвавшаго эту сцену, въ которой, послѣ весьма долгихъ мучительныхъ дней, онъ все-таки разыгралъ въ концѣ концовъ недостойную роль третьяго и только узналъ, что она все еще любитъ этого человѣка, и все ея несчастіе состоитъ въ сознаніи, что этотъ человѣкъ не любитъ ее такъ, какъ она любитъ его, какъ она желала бы быть любимой. "Поклянись честью, Готтгольдъ, сказалъ онъ тебѣ это?" Какимъ отчаяинымъ тономъ воскликнула она эти слова!.. какъ страхъ услышать "да" исказилъ ея прекрасное лицо! "Это ли твоя хваленая дружба?" Да, конечно, что ей въ его дружбѣ, надоѣвшей ей еще задолго до этого, и теперь точно такъ же надоѣвшей ей, съ тою лишь разницею, что теперь онъ уже не могъ укрываться подъ маскою этой дружбы и не имѣлъ даже жалкаго утѣшенія, въ возможности уйти незамѣченнымъ, оставленнымъ безъ вниманія, какъ въ ту приснопамятную ночь.