Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Конечно, это очень могло статься отъ такого человѣка; но долго ли этотъ расточитель, этотъ игрокъ будетъ въ состояніи доставлять себѣ такое дорогое наслажденіе? скоро ли нужда заставитъ его продавать свои товары? Что остается дѣлать покупщику, какъ не выжидать да держать наготовѣ деньги?

Тутъ состояніе Готтгольда, которое до сихъ поръ не имѣло почти никакого значенія въ глазахъ его, вдругъ пріобрѣло для него удивительное, безцѣнное достоинство. И тяжело стало у него на душѣ при мысли, что онъ довѣрилъ его такимъ людямъ, на честность которыхъ нельзя было вполнѣ положиться. По крайней мѣрѣ Больнофъ, еще до личнаго знакомства съ нимъ, не разъ намекалъ ему въ письмахъ, а потомъ прямо совѣтывалъ ему остерегаться штетинскаго торговаго дома; но Готтгольдъ, изъ равнодушія къ собственности, изъ уваженія къ памяти своего благодѣтеля -- его преемникъ все еще сохранялъ въ фирмѣ его имя -- не обратилъ вниманія на предостереженіе, пока Больнофъ не заговорилъ недавно объ этомъ предметѣ еще настойчивѣе прежняго и не сказалъ ему напрямикъ, чтобы онъ требовалъ возвращенія своего капитала и что медлить опасно. Зюндинскій банкирскій домъ, дисконтировавшій векселя Вольнофа, подтвердилъ Готтгольду. показанія своего корреспондента и предложилъ ему свои услуги, но съ тѣмъ чтобы онъ какъ можно скорѣе требовалъ возвращенія своихъ денегъ.

Готтгольдъ хотѣлъ было сдѣлать это, но прежде всего онъ зашелъ къ своему пансіонеру, молодому живописцу Бругбергу; онъ нашелъ его умирающимъ -- и предавшись исполненію дружескихъ обязанностей, забылъ все остальное. Затѣмъ послѣдовали дни и недѣли мрачнаго унынія, когда онъ не, могъ ни на что рѣшиться. Теперь онъ уже не колебался, хотѣлъ какъ можно скорѣе наверстать потерянное... Поздно!

Когда онъ явился къ банкиру, то этотъ послѣдній встрѣтилъ его съ чрезвычайно озабоченнымъ лицомъ. Онъ только что получилъ изъ Штеттина извѣстіе, что домъ Ленца и Компаніи обанкрутился -- и притомъ самымъ скандальнымъ образомъ: заимодавцамъ не достанется и по пяти процентовъ съ капитала.-- Мнѣ очень жаль, сказалъ господинъ Натансонъ,-- самъ я теряю бездѣлицу, если только можно назвать потерею то, что мы давно уже считали потеряннымъ; но у васъ пропадаетъ значительная сумма. Пятьдесятъ тысячь талеровъ, если не ошибаюсь?

Еще незадолго передъ этимъ Готтгольдъ пожалъ бы при такомъ извѣстіи плечами и опять взялся бы за работу. Теперь оно поразило его какъ громомъ. Вслѣдствіе недавно сдѣланнаго имъ у Вольнофа займа и его теперешней потери -- отъ его состоянія осталась только четвертая часть, да и эта, если смотрѣть строго, уже не принадлежала ему. Но и помимо этой точки зрѣнія, долженъ же онъ былъ исполнить взятыя имъ на себя обязательства, обязательства въ отношеніи бѣднаго молодаго художника, основавшаго планъ свой жизни на его дружбѣ, въ отношеніи жены и дѣтей только-что скончавшагося собрата по искусству, которыя, не будь его, очутились бы въ самомъ жалкомъ положеніи. Что же останется ему, когда онъ, какъ этого требуетъ его честь, его сердце,-- заплатитъ эти долги? ничего! ничего кромѣ выручекъ съ его работы. Этого для него довольно, и даже слишкомъ; но для меня сытности того мота? вѣдь его не обнадежить будущимъ, онъ не согласится на разсрочку платежей, нѣтъ!

Готтгольдъ безпомощно стоялъ у поднимавшейся передъ нимъ преграды; ни гнѣвъ, ни отчаяніе, ничто не могло сломить ее. Въ чемъ можно было винить ее, кромѣ того, что она -- молодая, великодушная, довѣрчивая,-- далась въ обманъ негодяю? что она, послѣ долгихъ лѣтъ тяжелой, затаенной муки, отдохнула при видѣ друга своей молодости и, ища спасенія, бросилась въ его объятія? А теперь вина оказывается на ея сторонѣ -- и негодяй, чванясь своими правами, можетъ безнаказанно ругаться надъ нею, мучить ее, убить!

И вотъ, полный гнѣва, ненависти и любви кружился онъ въ этомъ страшномъ кругу, откуда не было повидимому выхода, если только не найдется средства уличить передъ цѣлымъ свѣтомъ въ винѣ того, кто дѣйствительно виноватъ.

Но можетъ ли быть доказана подобная вина?

Готтгольдъ испугался самаго себя, поймавъ себя на размышленіяхъ о возможности добыть эти доказательства. Неужели онъ рѣшится замарать свою честь, честь Цециліи, раскрывъ эти нечистыя тайны, которыя поднимаются изъ господскаго кабинета въ Долланѣ вверхъ по темной лѣстницѣ на чердакъ, въ маленькую комнатку субретки? Никогда!