Про девушку, которая была бабушкой

Никакой личной заслуги в том, что мне легко даются языки, нет. Это как музыкальный дар, абсолютный слух – надо благодарить гены кого-то из предков. Кстати, когда я стала смотреть фильмы на английском, итальянском, французском и испанском, я ничего не понимала. Я была как Ленин, выучивший английский язык по самоучителю, прекрасно разбиравшийся в текстах. Когда вождь мирового пролетариата приехал в Лондон, он не понимал англичан, они, соответственно, – его. У Владимира Ильича был свой английский. Так у меня иностранные языки были со своими личными клише, исковерканным внутренним произношением. Теперь-то, конечно, спасибо кино, я, кажется, навела звук на текст и обратно. Насколько точно – проверить невозможно, потому что я ни разу за последние тридцать лет не говорила с иностранцем, да и не собираюсь. Я и с русскоговорящими не стремлюсь общаться. Только с самыми близкими. Остальные первым делом начинают бегать глазами по моему необъятному телу и пытаются изобразить, что оно их не шокирует.

У меня до сих пор хранится файл под названием «Псевдоним-аналитик». Мне нравилось придумывать имена, они же подписи под статьями. Воскресенский, аналитик, Рождественский, аналитик, Пасхальный, аналитик – религиозный настрой. Русофильский:

Горшкобитов, Горехватов, Твердолепов, Умывайлов, Неумывайкин, Батько, Братко, Сестринский… все «аналитики»

Витька не подозревал и не догадывался или, с точностью наоборот, – знал и был уверен в том, какое удовольствие я получаю, изучая, например, движения косяков рыб, находя несоответствия или полное противоречие в различных исследованиях, в статьях в научных журналах, что я сутками могу выводить зависимость изменения температуры течений мирового океана на 0,03 градуса и улова сельди. Химический состав удобрений, опыт их использования на различных почвах – это же песня! А микробиология? Поверьте на слово, сегодня в микробиологии происходит то же самое, что в информатике перед появлением персональных компьютеров, Интернета – РЕВОЛЮЦИЯ!

Я была неплохим аналитиком

, потому NN-эны, то есть первые лица, несколько раз Витьку пытали: «Кто он? Где он? Берем в штат. Зарплата старшего референта, плюс премии, плюс социальный пакет. Нигде больше этот ученый не получит». Витька наслаждался своей значимостью: да, он умеет находить кадры, у него есть свой, тайный, так сказать, фонд гениальных экспертов. Даром он, Самохин, хлеб не ест и сделал вам солидный журнал. Однако, к сожалению, аналитик Горехватов, псевдоним, конечно, не рассматривает возможности работать в штате. Ученый чистой воды, вольный стрелок, откровенно говоря, научная крыса.

– Сам ты крыса! – смеялась я, польщенная, когда он рассказывал. – Жадный капиталистический грызун.

В штат, в коллектив, с девяти утра до семи вечера в офисе за персональным столом – это для меня немыслимо. Проще сразу повеситься.

В пору страшной московской нищеты двадцатых годов прошлого века, безысходного голода Марину Цветаеву пристроили в контору, на ставку, на оклад, на паек для детей. Она пришла, посмотрела на столы, склоненные головы, с девяти утра до семи вечера – вот так склоненные над муторной ерундой. Марина Ивановна поблагодарила, сказала, что ей надо отлучиться. И больше не вернулась в контору. Человек, неспособный трудиться в команде, в офисе, не обязательно лентяй и эпикурейщик. Таких тружеников, как Марина Цветаева и я, пардон за нескромное сравнение, еще поискать. И дело тут даже не в обстановке, в атмосфере – «пять рублей в году и пять пощечин в день», говоря словами Фонвизина. А в физическом ощущении духоты, несвободы, замурованности, постепенного окаменения мозга. И, как следствие, – страх коллектива, режима, ответственности. Большинство людей, счастливчики, в хорошей команде только расцветают.

Изданию, в котором я сейчас работаю и по понятным причинам не называю, а Витька им руководит, аналитики не требуются. Это хорошо, потому что у меня уже нет сил неделями собирать данные о каком-нибудь пробиотике, его клинических испытаниях, проведенных по американским или европейским протоколам. Это тяжело, трудно в моем возрасте и при старческой лени. Коэффициент шустрости и прочих молодых качеств заметно снизился. Это как если бы шестидесятилетнему Стаханову (гипотетически дожившему до пенсии) приходилось бы повторять свои фантастические подвиги, выдавать угля в четырнадцать раз больше нормы.

Зато теперь я езжу в командировки. Где только не побывала, не вставая с кресла. Последний репортаж написала из Благовещенска, поэтому сей город и выскочил у меня, когда пришла Светлана Ильинична, старшая по дому.