Про девушку, которая была бабушкой

– И теперь, выйдя в отставку. В крупной корпорации.

– У вас и степень научная есть? И научные труды?

– У меня есть все, что разумный и трудоспособный человек может заработать за двадцать с лишним лет. Александра Петровна, хотите еще пирожных?

– Хочу, но не могу определиться. Панакоту ягодную или брауни с орехами?

– Вы сейчас по-русски говорили?

– Да, вы правы! Простой белый трюфель. И кофе. Почему вы не пьете чай или кофе?

– Потому что я не молод. Кофеин после семи вечера обеспечивает мне бессонную ночь. Давайте не будем скромничать и закажем вам и трюфель, и эти, как их…

– Заманчиво. Но вам придется пообещать, что после моего пищевого удара вы достанете табельный маузер и пристрелите кондитера.

– Боюсь, я давно не смазывал свое оружие.

Мы шли по Большой Дмитровке. До метро «Охотный Ряд» минут пять ходу. Разговор затихал. На меня накатила грусть, даже плакать захотелось. Сейчас мы спустимся в метро, нам ехать по одной, красной, ветке, но в разные стороны. Попрощаемся, поблагодарим за прекрасный вечер. Других вечеров не будет. Снова мне назначать свидание – потерять лицо. Порядочные девушки не навязываются. Я готова потерять лицо, честь, повиснуть у него на шее, меня не страшат никакие условности. Но его точно страшат, напугают, ему только прилипчивых барышень не хватало.

Женя тоже молчал. Последние двести метров мы напоминали поссорившихся, надутых спутников, не чаявших расстаться. Женя действительно думает, как деликатнее со мной проститься? Или все-таки подыскивает слова, повод для новой встречи? Я до боли стиснула кулаки. У гель-лака была прочность пластмассы, ногти не сломаются, войдут в кожу, порвут сухожилия. Пусть этот молчун увидит меня с окровавленными руками! Пусть ему будет стыдно, плохо, пусть напугается и порвет свою рубашку на бинты!

Старичок-Боровичок! Миленький, добренький, хорошенький! Просыпайся, старый гриб! Хватит дрыхнуть! Быстренько схватил колокольцы, позвонил, наколдовал!

У входа в метро Женя остановился и повернулся ко мне, но смотрел в сторону:

– Александра Петровна, вы бывали в Музее русского импрессионизма?

«Нет! – захотелось выкрикнуть мне. – Не бывала. Вообще ни в одном музее никогда. Сводите меня, пожалуйста! Я серая, дремучая, возьмите надо мной культурное шефство!»

Хороша бы я была, придя в музей и встретив там замечательного экскурсовода, которая провела для меня вип-экскурсию: «Вы снова у нас, приятно видеть, что экспозиция вас заинтересовала».

– Была, мне очень понравилось. С удовольствием пойду еще раз, да я и планировала.

– Тогда, может быть, на следующей неделе?

– А если послезавтра?

– Договорились.

Я ликовала. Едва удержалась, чтобы не запрыгать на месте.

Отвела душу дома, выплясывая перед зеркалом.

Когда мы бродили по залам музея, я вспоминала то, что слышала от экскурсовода. Женя хорошо знал биографии Коровина, Серова, Кустодиева, Грабаря, Кончаловского.

– Да вы знаток живописи!

– Подготовился, почитал в Интернете.

– Картины мастеров импрессионизма, не все, конечно, – призналась я, – оказывают на меня благостное, сладкое действие.

– Большее, чем пирожные?

– Ну, почти. Сравнимо, как опьянение. Я собрала приличную коллекцию альбомов импрессионистов, у меня их под сотню.

– Начали собирать в детском саду?

– Собирать начали родители.

– Простите!

Извиняться на мой очередной прокол – это мило.

– Евгений Евгеньевич, вы бывали в Париже? В Лувре, в музее Орсе?

– Бывал.

– Завидую. Репродукции в альбомах, на экране монитора все-таки не то. Как шампанское и лимонад.

– Александра Петровна, какие ваши годы. Вы еще поездите и многое увидите.

– Вашими бы устами…

– Странным образом мой любимый живописный стиль тоже импрессионизм.

– Не подлизывайтесь!

– Честно!

– Уколов, вы знаете разницу между Моне и Мане? Назовите их картины.

– Клод Моне «Впечатление. Восходящее солнце», «Лондон. Парламент». Эдуард Мане «Музыка в Тюильри», «Сливовица».

– Садитесь, пять!

– Александра Петровна, откуда вы знаете мою фамилию?

Штирлиц, бедный Штирлиц, ты опять на грани провала.

Спасаемся:

– Письмо из Центра до Штирлица не дошло. Он перечитал еще раз – всё равно не дошло. Евгений Евгеньевич, вы меня раскусили! Меня долго пытали, потом я согласилась работать на китайскую разведку. Мой позывной Дунь-Кунь-Тунь или как-то похоже. Что теперь со мной будет?

– Вы слишком много знаете. Вас будут хоронить с почестями после автомобильной катастрофы. И все-таки, Александра Петровна?

– Да не помню! Я ведь была у вас дома. Может, конверт увидела, может, у вас табличка на двери. Помню, что подумала: предки были либо портными, либо острословами, любили подпускать шпильки.

Вряд ли он поверил, но больше не расспрашивал.

Мы прошли в кофейню, уютную с открытыми террасами, но Женя забраковал меню.

– Не подходит. Бутерброды, булочки, печенюшки, ни одного пирожного с непроизносимым названием.