Про Иону

Почему-то Эстеркин муж мальчика с самого начала не одобрил и быстро бросил семью. Решили так: Берта готовится к поступлению в вуз, учит русский язык, а также присматривает за младенцем: мальчик слабенький, в ясли отдавать страшно, а в метропольских коридорах много мамочек с детьми, есть с кем посоветоваться в случае чего.

Так минул почти год.

С учебной самоподготовкой у Берты отношения не складывались. В Мюнхене она помогала отцу в аптеке и получать четкую специальность не планировала – ни к чему склонности не ощущала и насчет собственных способностей сильно сомневалась. А теперь, без языка, как, куда? Русский усваивался плохо. Эстер сестру учить бросила – мало бывала дома: поспит, а утром на работу. Соседи менялись часто, и подруг Берте завести не удавалось. Если б она была бойкая, а она была не бойкая.

Берта очень мечтала получить советский паспорт, как у Эстер. Но с новыми документами тянули. Бюрократия развилась необыкновенно.

Берта писала письма родителям, хвалила племянника и справлялась у отца, что давать от какой болезни. Пока приходил ответ – болезнь менялась и толку от советов не обнаруживалось.

Наступило тревожное время: оно было-было – и вот совсем пришло. Эстер в общих чертах объяснила сестре, что получилось в стране, но выразила надежду. Собрала чемоданчик – красивый, еще с рижских времен, мелочи всякие положила: зеркальце, мыло, зубную щетку и порошок, белье – и прямо у входной двери поставила. Понадобится – слава Богу, наготовлено. Не понадобится – еще больше слава Богу.

И вот случилось.

Берта как раз мыла окно. Взобралась на подоконник, там же ведро пристроила и прочие снасти. Моет. Дверь распахивается – без стука (днем не запирали, да и на ночь замок не всегда привешивали), и слышит Берта за своей спиной голос:

– Гражданка Ротман Эстер Яковлевна?

Берта обернулась. Трое военных смотрят на нее снизу вверх. А она в сарафане, плечи голые, коленки чуть прикрыты, в поднятых руках мокрая тряпка, грязная вода до локтей стекает. Неудобно.

– Найн, – по-немецки ответила Берта. И для доходчивости помотала головой.

– Вы кто? – спросил один и подошел ближе. – Слазьте!

Берта оцепенела – поняла, кто перед ней и зачем.

Заговорила не своим голосом, что сестры нет дома, что она, Берта, тут живет и товарищи военные могут подождать, если хотят. С перепугу говорила по-немецки.

– Слазь, тебе говорят! – повторил второй военный. – Не бойся. Ты что, нерусская? Домработница? Понимаешь?

Берта снова помотала головой.

– Ладно.

Первый подошел совсем близко и хвать Берту под коленки.

Берта закричала в открытое окно. Ногой шуганула ведро, вода выплеснулась на пол, прямо на сапоги военному. Берта принялась кричать еще громче. Орет и орет.

Генрих тоже. К Берте подбежал и снизу тянется. Дотянуться не может. К военным оборачивается и рукой показывает: мол, поднимите меня, не хочу с вами тут.

Непонятно по какой причине, военные ушли. И дверь за собой прикрыли. Скорей всего, ни к чему им был скандал – в двух шагах от Кремля женщина, причем нерусская, блажит на два голоса с мальчишкой.

Покричала Берта, покричала, с подоконника слезла, мальчика успокоила и стала думать.

А что?

Вернулась Эстер. Долго не обсуждали. Подняли Генриха с постели. К рижскому чемоданчику добавили два Бертиных и ночью потихоньку вышли из «Метрополя».

Поехали на Дальний Восток, в Биробиджан. У Эстер там служил друг, большой пограничный чин. Проходил в Москве в академии подготовку. Он ей письма присылал, звал, обещал жениться. К нему и двинулись. Эстер рассчитала правильно: за тридевять земель, люди всё пришлые, новые, мало кто друг друга знает, прошлое какое хочешь бери.

В дороге Эстер объяснила Берте, что они направляются в красивую еврейскую республику. Берта больше радовалась, что в Биробиджане сможет говорить на идише – ощущала недостаток общения.

И вот река Бира, леса, евреи кругом. Ну и русские, и украинцы, прочие народы. Даже грузины. По виду, во всяком случае. Кто спасался от голода, кто по зову сердца, кто по разнарядке, кто что.

Эстер оставила Берту с Генрихом в Доме приезжих и пошла к своему пограничнику.

Вернулась грустная. Можно сказать, печальная.

– Женился, – говорит, – мой знакомый. Даже в комнату не пригласил – за жену испугался, что приревнует. Но помощь всяческую обещал, только чтоб я больше не попадалась ему на глаза.

Про личные события Эстер ему ничего. Так, говорит, решили с сестрой побывать на новом месте, мальчику в Москве опасно для здоровья.

Военный устроил Эстер в контору по лесосплаву. Она просилась учительницей немецкого, но таких учителей туда понаехало – пруд пруди. Пришлось сменить специальность.

Зажили. Сняли комнату. Обещали от Бирлессплавтреста выделить жилплощадь в новом бараке, когда построят.

У Эстер с этим человеком таки были отношения. Тайком, изредка, но были. Берта с Генрихом тогда погулять выходили.

В какую-то встречу Эстер не удержалась и рассказала мужчине о происшествии в Москве. Тот аж подскочил: