Пробуждение троянского мустанга. Хроники параллельной реальности. Белая версия

– Готовься к тяжелому испытанию, будет «Песня генерала», – вновь промурлыкала в ухо Андрея «маленькая Пьяо». – Китайцы обожают смычковые и дудочки. Для вас – сплошной скрип и свист. Имей в виду – дирижер Ян Хуайчанг в прошлом военный. Репертуар выбирает сам.

Китаянка откинулась на спинку кресла и достала из сумочки смартфон. Она слышала и видела все номера военного дирижера из Гонконга тысячи раз и уставилась в экран читать многочисленные эсэмэски. В темноте зала ее «Хуавэй» нестерпимо свербил правый глаз Андрея ярким пятном, и он наклонился вперед, опершись о покрытый бархатом барьер, отделяющий ложу от сцены. Китайские музыканты не торопились и принялись настраивать инструменты. Под их писк четким строевым шагом на сцену вышел китайский дирижер. Важно поклонился публике и повернулся к своим. Как и г-н Башмет, был одет во все черное. Его легкий сатиновый фрак казался заметно длиннее шелкового фрака г-на Башмета. Китайцы продолжали настраивать мандолины.

– Что же они раньше не настроили? – наивно спросил Андрей.

– А куда торопиться? После Грига им нельзя ударить в грязь лицом. У вас так говорят? – она отвечала, не отрываясь от смартфона.

– Так.

– Иначе на родине не поймут и накажут юанем, – она продолжала вспоминать русские обороты речи.

Тем временем китайцы собрались с духом, Хуайчанг взмахнул руками, и громыхнули барабаны. Сяо Пьяо пыталась называть Андрею китайские инструменты. Сквозь непривычный музыкальный шум он кое-что слышал и удивлялся несоответствию сложных китайских названий совершенно простой внешности. Звучали цитры, похожие на украинские гусли. Их струны щипали пальцами и водили по ним смычком. Часто в какофонию звуков вмешивались домры юэцинь, бамбуковые флейты дицзы и арфа кунхоу. Китайская арфа напоминала обычную, но, если присмотреться, было видно, что арфистка играет на двух рядах струн.

Преобладал скрипящий звук двухструнной скрипки эрху с зажатым между струнами смычком, бьющий горохом по ушам барабан сюаньгу, установленный в треножнике. Так начиналась «Песня генерала» – сурово и тревожно. Но скоро он победил, двухструнные скрипочки освободились от ударных и вместе с бамбуковыми флейтами перешли к радостному рассказу о мирных буднях. Затем вновь барабаны, скрипочки впадают в истерику… Привыкший к незамысловатым «Белым розам» и «Седым вечерам», Андрей окончательно запутался. Мелодическая тематика отсутствовала напрочь. В его мозг хлынули музыкальные иероглифы, где каждый проход смычка и удар в барабан символизировали непростые поступки генерала. Андрей зажмурился. Жизнь китайского военнослужащего реально вспыхнула в его воображении. Казалось, он начал понимать музыкальные иероглифы, хотя на самом деле их не существовало. Повеяло запахом крымской лаванды. Закружилась голова, и защемило в паху, как бывало, когда он смотрел вниз с огромной высоты. Он вздрогнул и стряхнул с себя наваждение. Сяо Пьяо невозмутимо сидела рядом, продолжая активную жизнь на пару со смартфоном.

Тем временем сложная «Песня генерала» приблизилась к развязке. Добрая сочинская публика устроила овации.

– Отмучились, – произнесла Сяо Пьяо и отправила смартфон в сумочку. – Это китайский фольклор, как ваша «Березка». В Китае не услышишь.

– По мозгам «работает» классно, в жилу! – он перешел на музыкальный жаргон. – Башляют много?

– Чего? – не поняла китаянка.

– Музыкантам сколько платят, какая ставка?

– Это Гонконг, – увернулась от прямого ответа Пьяо, – дорогой город. Самый дорогой в мире. Платим больше, чем «Виртуозам Москвы». К тому же на дудочках и двухрядных арфах играть, кроме них, не умеет никто. Тоже виртуозы. Сейчас будет другая техника – вселенское умиротворение. Можешь заснуть. Совсем не похоже на «Генерала». Это как в СССР – русские играли одну музыку, узбеки другую. У нас это осталось. Все китайские провинции различаются как языком, так и музыкой. Связь только через иероглифы. Так что отдыхай – в кантонских напевах меньше скрипа и барабанов.

Андрей кивнул. Музыкальная пауза между двумя номерами закончилась, китайцы «затопили» традиционную кантонскую пьесу. Сяо Пьяо вновь достала «Хуавэй» и углубилась в переписку. Она отбивала ноготками дробь по иероглифам на маленьком экране, словно не отпускала от себя генерала после его смерти на сцене. А там вовсю разливались звуки пастушьего рожка и китайской балалайки. Мелькнула мысль, что китайцы удумали сделать попурри из «русских народных». Нет. Пронесло! Кантонские мотивы оказались сильно похожи на военные. Разве что меньше барабанной дроби и диссонансов от разошедшихся в экстазе смычков.

– Может, в буфет пойдем? – спросил он Сяо Пьяо в надежде, что больше не придется слушать музыку небесных сфер и ленточных пил.

– Музыканты настучат. У нас это правило номер один. Меня уволят. Кстати, сейчас вступает Башмет. – Она хорошо изучила программу вечера. – Ты слышал про Чайковского?

– Обижаешь!

– Башмет выбрал его элегию «Памяти Самарина». Похлеще Грига. Чего-то с маэстро не так. Как у вас говорят – мрак и ужас.