Вилли взял вилку и начал прокалывать желтки у всех пяти яиц, что пожарила ему Люся. На тарелке кучкой лежали и порезанные серо-голубые цилиндрики двух сосисок. Токарев наколол один из них на вилку, чтобы обмакнуть в желток. В это время в дверь позвонили.
– Слава богу, Полосатик пришел! – с явным облегчением проговорила Алла. Ее голос стал веселей, сместился в меццо-сопрано.
Люся двинулась было впустить Полосатика, но Алла ее остановила.
– Сама Андрюшку встречу.
Она подошла к входной двери, посмотрела в глазок, провернула ключи двух замков, открыла массивную щеколду и сняла с крючка цепочку. Подпружиненная бронированная дверь легко открылась. В квартиру вошел Андрюша. Бело-синие полосатые брюки-бананы, футболка без рукавов из американского флага и черная фуражка с лакированным козырьком и красной звездой на околыше.
– Смотрю, волосики завиваешь, – она вновь перешла на глубокое контральто и подставила щеку для поцелуя.
– Здравствуйте, Алла Борисовна, здравствуйте, примадонна! – Андрей троекратно поцеловал Пугачеву в обе щеки и достал из-за спины букет желтых роз.
– Ишь, «примадонна»! Где слов таких нахватался, Полосатик? Тебе невесту так называть, а не меня. Хотя невесту лучше «пупсиком». – Алла засмеялась, перейдя на уместное для такого момента меццо-сопрано.
– Хорошая у вас квартира, Алла Борисовна!
Полосатик резко сменил пластинку. Со времен беспризорного детства он отлично владел приемом «косить под тупорылого». То есть пропускать мимо ушей то, на что не хотел отвечать.
– Ты в Кремле будешь жить. Там квартиры не меньше, – польстила Алла. – Хорошая на тебе майка – с ихним флагом. Давай иди к Токареву – он в мокрых штанах сидит на кухне. Увидит майку – успокоится. Яичницу с сосисками будешь?
– Господь с вами, Алла Борисовна! Через два часа поезд в Минск. Народ грузится.
– Белорусский вокзал в двух шагах. Не торопись. Ручки пойди помой.
Хозяйка проводила его в знакомую ванную. Он запер дверь на щеколду, включил воду и сел на золоченую крышку унитаза, как и два года назад. Достал из кожаной папки с серебристой молнией список пацанов, что отъезжали с ним на гастроли «Ласкового мая» в Минск. Здесь же – зашифрованные цифры проданных билетов. Они радовали.
Пока Полосатик изучал в ванной «черную бухгалтерию», Токарев ковырялся вилкой в сосисочных цилиндриках. Они не лезли в горло. Виля вернулся в гостиную и занял прежнюю позицию у рояля. Алла, видя его мучения, подошла к двери ванной и постучала.
– Тебе помочь, что-то случилось?
– Нет-нет, Алла Борисовна, всё в порядке, – раздался звук поднимаемой крышки унитаза и шуршание листов бумаги. Круглая ручка встроенного замка провернулась, он вышел. Алла подвела его к узнику совести, они поздоровались и сразу друг другу понравились. Авантюристы видят своих издалека.
– Уважаемый Андрей Александрович, – начал Токарев, но Алла его прервала:
– Давайте не тянуть кота за хвост. КГБ хочет арестовать Вилю. Чуваку надо помочь.
– Чем? Перебросить через финскую границу?
– Кочумай! – Алла использовала классический эстрадный термин, обозначающий «не дури!». – Надо узнать, чего от него хотят, и главное – закрыть «дело», если его уже возбудили.
– Говорите «кочумай»? Ладно. Только Виля за это возьмет меня на гастроли по Союзу «на разогрев». «Ласковый май» базлает четыре песни в начале каждого концерта. Двадцать пять процентов кассы мои. Плюс печатаю билеты. У меня есть разрешение Министерства культуры.
Разин ответил Пугачевой по эстрадной фене. Дал понять – он в теме. «Базлать» означало – «работать» номер на концерте. Токарева такой подход к делу несколько успокоил. Ясно, имеет дело с профессиональными эстрадниками. Так говорили только они.
– Не знаю, как отреагирует Леня Усатый, мой продюсер. Но деваться некуда. Мое условие, – заговорил Токарев, – не кирять, после концертов сразу берляем и в гостиницу друшлять. Само собой, в гостиницах с барухами не бараться.
Токарев стал эстрадником намного раньше Аллы и Андрея. Условия, которые он выдвинул, говорили о серьезности его намерений и желании повторить гастроли, если первые пройдут с успехом. Здесь главное – без скандалов и происшествий. То, что он просил от Разина, означало «на гастролях не пить, сразу после концерта идти есть и спать. Главное – не иметь дел с женщинами при гостиницах».
– Это в жилу, к тому же у тебя малолетки в ансамбле, – согласилась Алла с условиями Вилена. Для убедительности вновь перешла на низкое контральто, с хрипотцой.
– Клево, договор подпишем после возвращения из Минска. Через четыре дня. Я побежал.
Он метнулся к двери, но остановился.
– Вот еще. У меня с «пупсиком», как вы Ирину Михайловну Горбачеву называете, скоро свадьба. Я уже сказал дяде Мише и тете Рае, что вы, Алла Борисовна, на ней будете. И споете четыре песни.
Это означало, что Пугачева будет базлать не за башли, но кирять и берлять сколько угодно.
– То есть петь буду не за деньги, а за еду? – Алла наиграно развела руками.
– Алла Борисовна, я сирота, у меня денег никогда не было. А у президента Советского Союза мы чего-нибудь для вас выпросим.