Пробуждения

Он не смог окончить школу — стал считаться умственно отсталым, и его отправили работать на фабрику гофрированных коробок. Следующие двадцать лет жизнь мистера Г. была монотонной и ничем не примечательной. Он приходил на фабрику каждый день в одно и то же время, минута в минуту, работал в одном и том же темпе всю смену, выходил с фабрики в пять, ужинал и проводил вечер с родителями, ложился спать в десять и вставал в шесть. Поведение его в течение этих двадцати лет было настолько обыденным, что его хочется назвать стереотипным.

Каждый день он одними и теми же словами приветствовал одних и тех же людей, говорил о погоде и погружался в молчание. Каждый день прочитывал заголовки и подзаголовки в газетах. У него не было увлечений, интересов, друзей, социальных и сексуальных отношений. Он двигался как робот по своей скучной, неизменной и безжизненной дороге прозябания подобно миллиону «хронических амбулаторных шизофреников» на улицах Америки. Два или три раза в год его внезапно охватывала ярость, он на кого-нибудь нападал: всегда жертвой был какой-нибудь старик, который, как ему казалось, слишком пристально на него смотрел и пытался соблазнить.

В тридцать пять лет самому мистеру Г. стало ясно, что он перестал справляться с работой из-за определенного замедления темпа движений и речи. В тридцать семь лет его уволили с фабрики, и он пополнил полумиллионную армию безработных паркинсоников. Потеряв работу, мистер Г. «распался на куски», стал возбужденным, впал в депрессию и начал страдать бессонницей. Монотонная структура жизни была поколеблена и потрясена в самых своих основах. Он начал бродить по улицам, неухоженный и грязный, выкрикивая и бормоча ругательства. В таком состоянии мистер Г. был доставлен в психиатрический госпиталь штата, где постепенно вновь обрел былую монотонность и уравновешенность поведения. В 1950 году его перевели в «Маунт-Кармель».

За двадцать лет пребывания в «Маунт-Кармеле» мистер Г. медленно деградировал в нескольких направлениях. Хотя физически больной был вполне способен ухаживать за собой, прогуливаться вокруг госпиталя и даже выходить на улицу, он все больше становился отчужденным, сужая диапазон активности с каждым годом. У него развилось множество фиксированных ритуалов и привычек, он не поддерживал ни с кем реальных человеческих отношений, не привязывался ни к кому и ни к чему. У него появилась склонность часами смотреть пустым взглядом в пространство и галлюцинировать, однако он никому не рассказывал содержание своих галлюцинаций и не давал им влиять на свое поведение и действия. Панические атаки и приступы ярости участились и поражали больного два или три раза в месяц. Эти припадки обычно сочетались с чувством пренебрежения со стороны окружающих или с чувством, что они хотят его соблазнить.

В 1969 году, перед назначением леводопы, у мистера Г. появился «хлопающий» тремор в обеих руках, некоторая ригидность и искривление шеи. У больного появилось обильное слюнотечение и двусторонний птоз, веки опустились так сильно, что глаза постоянно казались закрытыми, нарушились и позные рефлексы. Развилась небольшая акинезия, но ригидности в руках не появилось. Кроме того, и это очень необычно для больных постэнцефалитическим синдромом, каких мне приходилось наблюдать, у мистера Г. наряду с его «чудаковатостью» появились синдромы двустороннего поражения верхних мотонейронов и небольшая ментальная заторможенность. И наконец, у мистера Г. появился «тик жужжания» — он стал издавать мелодический звук (мммм — ммммм — ммммм) с каждым выдохом.

Леводопа была назначена мистеру Г. в мае 1969 года, дозу мы постепенно довели до 2 г в сутки. В первые три недели у мистера Г. произошло усиление тремора, а также поспешность походки, внезапные миоклонические подергивания и спазмы. Усилилось экспираторное мычание, появилась склонность метаться, фыркать и бормотать во сне.

Через месяц эти эффекты прошли, и мистер Г. вернулся в обычное состояние. Хотя он продолжал принимать по 2 г леводопы в день, не было абсолютно никакой реакции на лечение, во всяком случае очевидной, на протяжении последующих трех месяцев. В октябре у мистера Г. появились сильнейшие высовывания (пропульсии) языка, который он высовывал до самого корня 12–15 раз в минуту. Когда после двух дней подобного состояния мы решили отменить леводопу, мистер Г. сказал нам: «Не делайте этого, все пройдет само». И через час язычные пульсии действительно прошли, и мы никогда больше их не видели.