Прочь из города

А потом уже каждую ночь отец с дочерью стали встречать как последнюю, понимая, что до утра Оксана просто уже может не дожить. Понимали, не сговариваясь о том.

Беспомощность убивает. Когда ты не можешь помочь своему родному, самому близкому тебе человеку, видя, как тают его силы, как с каждой минутою его жизненных сил становится всё меньше и меньше, как утекают они с постоянной скоростью, словно песчинки в перевернутых песочных часах, ты сходишь с ума. И если Бог наградил тебя крепкой нервной системой и устойчивой психикой, ты ещё будешь способен восстановиться после самого страшного: смерти любимого человека. Муки будут беспощадные, вездесущие, боль утраты отодвинет от тебя всё остальное, отбросит все прежние проблемы и тревоги, ты позабудешь обо всём. Но постепенно ты отойдёшь, начнёшь отвлекаться, сначала ненадолго, а потом уже всё чаще и продолжительнее, впервые за долгое время улыбнёшься, потом засмеёшься, а потом вдруг дёрнешь себя за руку: «Господи, как же я забыл: её же (или его же) больше нет, а я живу и здравствую, и вот уже смеюсь над дурацкой шуткой, мило разговариваю с коллегой по работе, кричу на ребёнка из-за какой-то ерунды. Неужели я забыл, неужели свыкся?»

И вот так человек, словно тот знаменитый дуб Болконского из «Войны и мира», умерший было за зиму, снова, хотя и последним в лесу, обрастает зелёной листвою, звонкими непоседами-птицами, озорными белками, подножными грибами. Человек постепенно возвращается к жизни, а жизнь — к человеку. Но, увы, не всегда. Слабые психически люди, ранимые по жизни, с тонкой душевной организацией, родовой травмой или с дурной наследственностью могут сорваться и уже не подняться, не вернуться к полноценной жизни. Видимо, у таких людей от рождения отсутствует предохранитель — как в электрической цепи. Прошёл большой разряд, предохранителя нет, и, как следствие, электроприбор безнадежно перегорел.

Вот и Наташа Кирсанова перегорела: сошла с ума, не выдержав удара смерти матери. Бедный, бедный Дмитрий…

Глава XL

«Паджера» остановилась. Бензина в баке ещё было много. Хватило бы и на обратную дорогу. Ропотов, не глуша мотор, посмотрел на Лену, сидящую справа от него:

— Здесь, кажется?

— Алёш, я не помню, тогда же лето было.

— Да, тогда всё вокруг по-другому выглядело… О, смотри! Вон тот дом, помнишь, с красными рамами, ну, зелёный тот.

— А-а, тот? Ну, да, вижу.

— Да-да, этот. Помнишь, я тогда ещё говорил тебе, какой необычный дом. Где ещё увидишь, чтобы рамы оконные красные были? Не коричневые, а именно красные.

Вспомнила?

— Ой, Алёш, ты думаешь, я такое помню?

— Ладно. Главное, что я помню. А вон тот — как раз и есть дом Кирсанова, — с этими словами Ропотов показал рукой на стоявший неподалёку от зеленого с красными рамами дома аккуратный дачный домик Кирсановых.

— Да, похоже, — проговорила, всё ещё сомневаясь, Лена, — подъедем к нему поближе?

— Нет. Придётся здесь выйти, дальше глубоко — можно застрять. Осмотримся, а там видно будет.

Лена обернулась, чтобы посмотреть на заднее сидение. Она хотела было сказать, что приехали, но тут же остановилась, едва начав.

Сзади все спали: и Лариса Вячеславовна, и разместившиеся по обе стороны от неё мальчики. Лена подумала: пусть ещё поспят, пока они с Алексеем всё, как следует, не выяснят.

До дома Кирсановых было метров шестьдесят, не больше. И если к тому месту, где они остановились, ещё худо-бедно можно было проехать на внедорожнике, то вот дальше лучше было уже не рисковать.

Ропотов и Лена вышли из машины и аккуратно, чуть слышно, закрыли каждый свою дверь. Машину Ропотов решил не глушить.

Выйдя на снег, Алексей первым делом огляделся по сторонам, подолгу задерживая свой взгляд на окружавших их домах и особенно окнах, которые недружелюбно, как на чужаков, смотрели на них отовсюду.

Тишина… не считая шума мотора. Кругом всё девственно бело. Всё спит.

Вдруг где-то поверх их голов с шумом пролетела лесная птица, учащённо порхая крыльями. Остаток её пути, пока она не скрылась над деревьями, Ропотов провожал глазами.

«Да, видно, потревожили мы её», — такой же птицей пронеслось у него в голове.

Лена тоже посмотрела вслед улетающей птице. На миг её глаза встретились с глазами мужа: и у него такой же взгляд, полный озабоченности и неуверенности в себе.

Кругом был достаточно однообразный пейзаж. Блеклые, торчащие из окружающей белизны дома и домики со свисающими набекрень массивными шапками снега, одинокие прутики и ветвистые коряги садовых деревьев, белые холмы скрытых под ними кустарников. И ни единого свежего следа вокруг: ни машины, ни человека.

— Лен, посмотри, дыма нигде не видно?

— Неа.

— Ладно, ты тогда тут оставайся, на всякий случай. Иди вот сюда! — Ропотов скомандовал Лене. — Стой тут, и если что, прыгай в машину, закрывайся и сигналь. А я к дому пока схожу. Ну, в общем, гляди в оба.

— Ой, Лёш, боюсь я.

— Ну, чего ты боишься? Я же всё время в поле зрения у тебя буду. Если что или если кто к тебе направится, кричи, сигналь, я тут же вернусь.

— Ну, ладно, иди. Только быстрее возвращайся, хорошо?