Прочерк

* * *

Нам слово гибель, узкое и злое,Привычней слов: письмо, береза, дом.Оно свое, оно как хлеб родное —Ведь запросто мы с гибелью живем.Надеешься еще? Оставь, не лги.Возлюбленный погиб, Париж погиб.

1940

* * *

И теми глазами,Которые видели море, Сенат и тебя, —Устало слежу за горами, песками, орлами,За розовыми, пышно взбитыми облаками.

Чужбина.Ну что ж, поживем, ничего не любя.

3 ноября 1941

Эшелон Казань — Ташкент

* * *

…А те, кого я так любила,Кем молодость моя цвела, —Всех деловитая могилаПо очереди прибрала.Я к ним хочу, к моим убитым.Их голоса во мне звучат.На пустырях тайком зарытымРукой бесстрастной палача.И к ним, в боях под Ленинградом

Наш грех искавшим искупить.Я к ним хочу. Я с ними рядомДостойна голову сложить.

6—7 февраля 1942 Ташкент

БЕССМЕРТИЕ

М.1И снова карточка твояКолдует на столе.Как долго дружен ты со мной,Ты, отданный земле.Уж сколько раз звала я смертьВ холодное жилье.

Но мне мешает умеретьБессмертие твое.2Ты нищих шлешь, но и они немеют.Молчат под окнами, молчанием казня.И о тебе мне рассказать не смеют,И молча хлеба просят у меня.3Но пока я туда не войду,Я покоя нигде не найду.А когда я войду туда —Вся из камня войду, изо льда, —Твой фонарик, тот, заводной,Ключик твой от двери входной,

Тень от тени твоей, луч луча —Под кровавой пятой сургуча.

Июнь 1943

В ТИФУ

«И твердые ласточки круглых бровей…»Не надо. Не надо. Не надо.«Сказать, что они отлежались в своей…»Какая от слез прохлада!Какая отрада — сквозь лютый знойСхватиться за слово поэта,Чтоб строки на север вели за собойК могиле, затерянной где-то.

1942–1943