Читаем Прочерк полностью

Ташкент

ОТРЫВКИ ИЗ ПОЭМЫ

Они тогда еще живыми были,Те мальчики, те сверстники мои.Их навсегда еще не разбудили.По улицам немым не провели.И мы тогда еще живыми были.Не вдовами, не совами в ночи.Тогда еще нас не приворожилиБессонных окон желтые лучи.Мы, кажется, тогда живыми были…Но что же ты? о чем ты? замолчи.Пиши о детстве, если ты не хочешьСвихнуть с ума. Не то смотри — вот-вотПодпрыгнешь ты, заблеешь, захохочешь,Заплачешь в голос и махнешь в пролет.Лицом в слезах о каменные плиты,Как, помнишь, Гаршин — бедный, дорогой, —Не камнями, но казнями убитый, —
Лицом в слезах о камни мостовой.Пиши о детстве. «Ковш душевной глуби»Прижми к губам и медленно тяниСквозь немотой обугленные губыСтуденые, все в невских льдинках, дни.…………………….Паркеты скрипят под ногою.В Италию я не вошла.Не веришь за окнами зною,Такая в Испании мгла.В коричневой тьме инквизицийУгрюмый покоится зал.Мадонны одной бледнолицейМеня удержали глаза.Ей даже воздух тронуть больно.Бровям печали не поднять.Я отодвинулась невольно —Мир от нее не заслонять.Опущены глаза, но видят:Дорогу видят, воронье,
Людей, которые обидятУпрямца милого ее.В бессонном сне ей снятся, снятсяСледы в пыли и вой камней.Ей тоже, кажется, семнадцать,Не больше, кажется, чем мне, —Но в тьме такое разглядела,Такое видит впереди,Что сына худенькое телоНе смеет прижимать к груди.Над сыном цепенеют пальцы —Любимого нельзя спасти, —Напрасно худенькое тельцеТы станешь прижимать к груди.Расслышала ль она молчаньеНочей — там, у ворот тюрьмы, —Где в тайном чаянье прощаньяГод молча простояли мы?Машины каждую минуту
Сворачивали от моста,И кто-то прошептал кому-то:«Опять сюда. Опять сюда».Сюда… И, нас пронзив огнями,Бесшумно замедляет ход…Не ты, не ты ли вместе с намиМолчала около ворот?Она томится без названья,Та гибель, та немая ночь…И бомбам не взорвать молчанья!Молчать невмочь и петь невмочь.Я помню осенью на КамеПочтовый ящик над рекой,С облупленными боками,Весь вылинявший такой,И вдруг старуха закрестиласьИ перед ним на мостовойВ пыль на колени опустилась —Она ему, ему молилась,Письма просила у него.
И я готова помолитьсяИ ящику, и небесам,И тополям, и вольным птицам,И мертвых светлым голосам —О жизни мальчика родного,Увиденного в раннем сне,Младенце-Слово, Боге-Слово…В какой сейчас он стороне?Не он ли там, вдоль стен из глины,Бредет, все голоден, все бос?Хлебнуть от мутных вод чужбиныЕму сегодня довелось.Но я не верю, я не знаю,Не верю в крест, не верю в меч.К тебе я руки простираю,О человеческая речь!Вот он бредет, усталый мальчик…О чем заводит песню он?Что, если б этот мальчик-с-пальчикК спасенью был приговорен?
Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное